была одета так, будто за осемь месяцев ни разу не меняла одежды: брусничного цвета сарафан, зелёные ленты в густых и шелковистых волосах, на шее монисто из жемчуга. А всё равно – чудо, как хороша огневолосая девица! Яков Лихой заполыхал алыми щеками в великом смущении и отвёл взгляд в сторону. Потом снова поглядел на красавицу. Затем опять смутился и покосился на ершистый персидский ковёр, которым был устлан пол. Зелёный омут глаз девы засосал в себя васильковые струи. Водица булькнула, запах мокрой древесины…
Марфа со смешком глядела на полыхающего в смущении парня. Кажется, она признала опричника…
– Ай, люди добрые! – залебезил сладким голосом сват Михаил Романовский. – Поглядите, что за парочка: молодец, васильковые очи и златокудрая девица! Галчонок да лебёдушка белая.
– Не галчонок, а воронёнок. Ergo: охота у нас, – хохотнул хозяин.
– Кто охотник, а кто добыча тут, – улыбнулся философ-сват, – нет пока ясности, Михайла Борисович. Ergo то ergo, а женишок – ого-го!
Яков Данилович совсем засмущался: того и гляди погорит…
– Признала я тебя, воронёнок, – усмехнулась девица-краса.
– Где эт вы, дети прыткие, знакомству успели свести? – подивился Михайла Сидякин.
– На богомолии в монастыре Новосвятинском. Сей воитель охрану нёс там, – ответила дочь.
Яков Лихой возвертался в себя. Его щёки теряли алую раскраску и неспешно направлялись к привычному телесному цвету. Медовый дух, трава-зверобой, золотоволосие…
– Скажи, добрый ты молодец, – заговорила Марфа Михайловна. – Какие мечты лелеешь, какими помыслами живёшь?
Романовский подивился такому повороту разговора. Удалая девка принялась задавать вопросы вероятному мужу – неслыханная дерзость на смотринах. Первый вельможа Отечества поглядел на отца – как тот отреагирует на такую вольность? Сидякин со спокойствием смотрел на сватаемого и с вниманием ожидал его ответа на вопрос дочери.
Яков Данилович откашлялся в кулак.
– Помыслы у меня едины: честно служить Отечеству, верным псом сторожить Государя. А мечтания…
Молодой опричник посмотрел в окно.
– Люблю изучать космографию. С превеликим удовольствием бы поглазел на разные страны заморские, столько читал про них…
Марфа Сидякина убрала с лица надменную улыбку и взглянула на женишка по-новому: с серьёзностью и вниманием.
– А я напомню тебе, отец, – встрял в разговор сват Романовский, – что сей молодец: не только сладкий мечтатель, но и славный герой. С год тому назад зарубил четверых мятежников и спас от погибели князя Милосельского в новгородской земле.
– Не четверых, Михаил Фёдорович, – взгрустнул Лихой, – только троих. Одного неприятеля Алёшка Вратынский прикончил.
– Скромняга, – хохотнул Романовский. – Только троицу порешил! Ай, грех какой, срамота. Ты ответь нам, красавец, князь Милосельский за то: поклоны тебя заставил бить… или одарил золотыми червонцами в превеликой