полностью, крохотные рудожёлтые язычки пламени ещё лизали обгорелый сушняк.
Дальше от кострища, на излучине реки, по гладкой поверхности мутной воды плыли венки с потушенными свечами… Рассвет одолел греховную тёмную ночь. Праздник Ивана Купалы подошёл к концу.
За излучиной речки виднелся в зарослях полуразрушенный сруб с обветшавшей и сгнившей крышей. Со стороны сруба спешила к воде парочка в исподнем белье: парень и девка, взявшись за руки.
– Погоди, не спеши так, родимый! Вдруг они тута ищо! – верещала в испуге девушка.
– Нет никого, поспешаем.
Дролечки добежали до речки. От водной глади струился в вышину белесый туман. Парень зашёл в воду.
– Как тёпленько, Грушенька. Как в норе твоей…
Милаха также погрузила ступни в воду и тихонечко пошла вперёд, сотворяя небольшие валы.
– Иди уже, змей…
Парочка соединилась ладонями, и они стали погружаться телами в мутную воду. Когда воды стало по пояс – возлюбленные остановились.
– На тот бережок – разом, – шепнул забавник. – Волюшка милая, здравствуй… родимая.
– С тобою – хучь на окраину света…
Парочка дружно нырнула в тёплую речную колыбель и поплыла на другую землю, рассекая руками водную гладь…
Серый рассвет растворился в тёплом прозрачном воздухе – в лесу стало светло. Смарагдовые трава и листва лихо искрились волшебным диамантовым свечением от капелю́шек росы. Размокшие полы кафтана опричника рассекали упругие ветви. Сквозь лесную чащобу шла другая парочка: Яков Лихой и рыжая девка. Государев воитель придерживал шалопутницу за узел бечёвы, накрепко стянувший руки пленницы за спиной. Сорочица девушки также щедро пропиталась росой. Охальница шла и тихо всхлипывала. Яков Данилович приметил, что увлажнённое одеяние Ульянушки стала шибко облегать её сочное тело. Овалы ягодиц колыхались от шага и будоражили нутро парня…
– Разум имела – нашенский, а он еси – вороне́ц ло́ший, насу́па, – промямлила пленница, а потом с шумом втянула ноздрями ароматный утренний воздух.
Яков Лихой остановил девку у высокого куста лещины, развернул её, и схватил за плечи.
– Чего приуныла, гузыня?
Огневолосая крестьянка снова с шумом втянула ноздрями воздух, шибко нахмурилась, поджала губки и отвернулась в сторону. Яков Лихой отпустил плечи Ульянки и вытянул из ножен кинжал.
– Ты чегось, синеглазенький, ой ли?
Зелёные глаза рыжей девки округлились со страха и трепета. Яков Данилович обогнул стан девы и споро разрезал лезвием татарский узел бечёвы. Ошмётки верёвки осыпались на влажную траву. Яков вернул оружие в ножны. Опричник отошёл на прежнее место – лицом к девице. Огневолосая подула на онемевшие ладони, проворно потирая их друг об дружку.
– Ступай, ёра. На дорогу не выходи, ближе к лесу иди.
Девка попятилась назад, словно не веря такому славному для себя исходу гуляний, но не сделав и три шага, юная трупёрда споткнулась о ветвистую корягу и шмякнулась