Дану в сторону, и сам оказался на её месте.
В тот же миг толстая ветка, сбитая когтями монстра, рухнула ему на плечо, выбив воздух из лёгких.
Эол закашлялся, судорожно озираясь. Все его оружие валялось где-то в траве, а монстр уже нависал над ним, поднимая руку.
Он нащупал что-то твёрдое и ухватился за него.
Копьё.
Эол не думал.
Он сделал то, что сделало бы любое загнанное в угол существо.
Силой отчаяния он выкинул копьё вперёд.
Лезвие вошло в горло галинга, разорвав его гнилую плоть.
Монстр отшатнулся, издав утробный хрип.
Эол не дал ему опомниться.
Он схватил с земли толстую палку и, скрипя зубами от боли, что есть силы обрушил её на голову чудовища.
Слизистая плоть разошлась.
Копьё, вонзившееся в шею, разорвало ткани ещё глубже, пробив хрящи.
Тварь рухнула на колени, захрипев.
Но Эол не останавливался.
С криком, в котором смешались страх, ярость и освобождение, он рванул вперёд, целясь в последнего галинга.
Монстр, услышав этот крик, дёрнулся в сторону, но не успел.
В следующий миг он был рассечён пополам.
Два клинка Ниомира вспыхнули в воздухе, словно две молнии, рассекая его плоть.
Жёлтые глаза галинга расширились в немом ужасе.
Они ещё моргали, прежде чем закрыться навсегда.
И с последним выдохом его кожа закипела от прикосновения испепеляющего лезвия.
Битва закончилась.
Но над лесом всё ещё стояла зловещая тишина.
Глава 11. Красный песок
Красный песок жадно впитывал капли крови, стекающие по её ногам, издавая мерзкое шипение, словно змеиный шёпот.
Солнце клонилось к закату, его последние лучи окрасили пустыню в цвета разлитого вина. Воздух был густым, неподвижным, наполненным терпким запахом пряных трав, смешанным с запахом гниющего жертвенного мяса. Висевшая на столбе девушка уже не ощущала боли – её тело превратилось в безжизненную скорлупу, обнажённые нервы выгорели, как огарки свечей.
Но её взгляд всё ещё был полон жизни.
Перед ней, внизу, на остывающем песке ворочался крохотный комочек.
Ребёнок, её дитя.
Он смотрел на неё снизу своими большими, широко раскрытыми зелёными глазами. В них отражался багровый свет заката, в них дрожала тень. Он слабо улыбнулся, размахивая ручками и ножками, будто неведомая сила тянула его вверх, к ней. Тёмные рисунки проступали на его коже, растекаясь по телу, словно сама ночь оставляла свои знаки.
На потрескавшихся губах матери засохли следы крови, но она продолжала напевать – едва слышно, словно ветер в пустыне, словно последнее эхо жизни. Та, что подарила ему жизнь, – старалась успокоить ворочающегося младенца. Её слёзы высыхали на щеках, не успевая коснуться подбородка, словно даже время отказалось дать ей эту малость прощания.
Она улыбнулась ему сквозь обветренные губы.
– Илиф, – прошептала она, почти беззвучно.
Ребёнок дернулся, словно