не для дурацкой жертвы живешь. И не для жертвы столько умеешь и можешь, чтоб все это сгорело в один миг… Не для смерти. Космосу твоя смерть ни к чему. Ему дела твои нужны. Дела, понятно? Ты нужнее миру выросшим, сильным, взрослым. Тебя люди так любят – и представить не можешь, на что все готовы во имя тебя. А что ты скажешь им своей звездой? Что сдохнуть лучше, чем жить? Не вой. Ну. Не реви.
– Я не реву…
– Да-да, а то я не вижу и не слышу. Плакса. Придурок. В звездах – да, ты разбираешься, а в людях-то? Да ты о людях-то лишь как про генетический материал думаешь! А что ты понимаешь в жизни? В любви? Не смеши меня. Эх, дурачок, тебя в самом деле очень любят.
– Вот как понять – сначала любят, а потом убивают? И ладно бы когда в жертву приносят, а то ведь чаще так, чтоб не мешал…
– Вот уж мешать ты умеешь как никто, да. Ну, не скули, – Ярун встал, подошел к Сташке, поднял на руки. – Родной, пока ты не поймешь главного, вся любовь к тебе так и будет превращаться в ненависть. А главное: смерть – это предательство.
– А жизнь? – от стыда правда скулило все: и дух, и душа, и тело. Кажется, он в самом деле сейчас слетит с резьбы. И совсем позорно разревется.
– Любовь, – Ярун поднял его на руки.
– Я не понимаю!! Какая любовь, блин! Ее не бывает, это выдумки!! – Сташка обхватил его за шею и теперь уже заревел по-настоящему. Неудержимо. – Не понимаю и любить никого конкретно не хочу!
– Ой, врешь, – погладил его по спине Ярун. – Врешь.
– Ну… Всех сразу любить – это у меня работа такая…
– Тогда это не любовь.
– Я только тебя люблю… – плакал Сташка, вжимая лоб в плечо Яруна. – Когда я кого-то другого люблю, меня убить …легко, потому что я тогда …им верю… Не буду никого любить!
– Что-то ты уж совсем заблудился, бедный мой Кузнечик.
– Не понимаю я уже ничего, ты прав, – согласился Сташка, чувствуя, как в нем нарастает нехорошее ожесточение. Глаза от слез жгло. Внутри – тоже: – Вот выслушай, пожалуйста. Я раньше хотел, чтоб любили… Но я не умею, ты прав, не могу понять… Как я любил Максена, ну, твоего сына, что убил меня, любил, как самого лучшего старшего брата, бегал за ним, как щенок – и что? Он же собственноручно меня и прирезал! Я все время ошибался, а теперь боюсь. Пусти меня, – Сташка высвободился из рук Яруна, быстро отошел к окну и стал смотреть в мокрую темную ночь. Не плакать больше… Не плакать! Он рассердился на себя и сосредоточился. Стыдно себя жалеть. Как можно суше сказал: – И я ведь так мало живу всегда, что меня и любить не стоит. Вот ты меня знаешь, как есть – не Кааша, а меня, как я есть – да что во мне любить?
– Тебя, – Ярун подошел, развернул его к себе и улыбнулся.
– Я тебя тоже люблю. Раньше тебя боялся, теперь – как же я за тебя боюсь!! Как же ты… – Сташка долго молчал, потом все же решился: – Яр, конечно, сейчас еще только весна, но я ведь вижу календари и месяцы считаю… В этот Новы год… срок.
– Брось.