подошел, поднял Сташку прямо сквозь заструившиеся экраны на руки:
– Совсем все так плохо?
– А я совсем не боялся раньше… Так было нужно, ведь ранняя смерть хорошо вписывается в каноны моего мифа, и еще звезды для Дракона получаются, чтобы хоть так спастись. Ведь когда я созвездие после смерти, то смерти вроде и нет, – безжизненно ответил Сташка, следя, как по черным ботинкам и подолу, куда пришлась проекция экрана, струятся зеленые и желтые полоски сводок. – Но теперь-то, если умру – то насовсем. Мне так страшно.
– Надо бороться за себя.
– А как? Сны-то эти… Нет спасения. Я ведь каждый, каждый раз во сне пытаюсь уцелеть… И не получается.
– Сны ничего не значат. Мозг в кошмарах тренирует навык выживания. Выбирай: жизнь или смерть?
– Жизнь. Я жить хочу.
– Хорошо. Ты выбрал жизнь. Вот и живи.
– Но я ни разу не выжил! Что мне с самим собой делать? Срок ведь у меня внутри, будто я не рассчитан на большее.
– Чушь.
– Да. Наверно…
– Ты рассчитан на очень длинную жизнь, – усмехнулся Ярун. – Уж точно не на меньшую, чем моя! Но правда в том, что уж если ты здесь, в своем детском раю, в маленьком созвездии, не выживешь, то… То куда тебе в битвы реальной Бездны.
– А? Куда в битвы?
– Ты выживи сначала. Еще никто в нашем роду не вытворял из своего детства… такую свистопляску. Многообещающую, надо сказать.
– …Зря разве ты со мной возишься столько, – он тоскливо улыбнулся. – Я боюсь тебя подвести. Прости… Пожалуйста, прости. Только очень уж страшно. Такая жуть со мной впервые. Правда ведь эта жизнь здесь последняя. (– Здесь – да, – вмешалась Сеть, но он отмахнулся, чтоб не мешала.) А ты как будто… Открываешь мне дверь в эту зеленую, свежую, яркую-яркую… Жизнь. И дальше, за садом – синее море, у причала белый кораблик, и на солнце сверкает рангоут, и в голубой холодной воде у белого борта солнечные рыбки… И я… Я опять начал надеяться. Но… Плохо получается. – Он помолчал и неуверенно спросил: – Яр, ты правда мне поможешь?
– Да. Помогу. Уймись и верь. А белый кораблик – обещаю.
Постепенно Сташка вообще притерпелся к любым страшным снам, даже что-то безразлично делал в них, куда-то ходил, с кем-то разговаривал, перестал просыпаться – только утром никак не мог вспомнить никаких подробностей. Страх терял над ним власть, стоило вспомнить вкус молочных конфет и низкий голос Яруна. Плакать во сне тоже перестал, и тем более визжать. Он надеялся на Яруна. Он Яруну нужен в какие-то там настоящие наследники, в большую, как Бездна, жизнь. Он выживет и будет работать, чтоб всем хорошо жилось на свете… И снилось теперь чаще вовсе не страшное – бескрайние каменные пустыни, что же от этого плакать? Надо жить. Надо строить себе будущее. Надо больше работать в Круге. Надо оттуда, из Круга, победить предел.
Он перестал выть по ночам, сделался спокойным, уверенным, много занимался своим балетом, превращавшим его в веселое выносливое существо, в энергичного,