большой прием, на котором он вынужден был выступать. На следующий день – еще более величественный прием. Затем его забрали в поездку по стране, сначала по южным поселкам, потом – в Иерусалим.
В Иерусалиме Бялика отвели к Стене Плача и сводили в башню Давида. Следующим пунктом назначения была академия Бецалель, где преподавала его Эстер…
Они успели только совсем коротко переговорить друг с другом. Ни одному из них даже в голову не пришло, что это их последняя встреча. Она надеялась, она была почти уверена, что он останется в Стране. Она напомнила ему, что стала сионисткой и совершила репатриацию только под его влиянием. Она спросила его: а как же наша общая с тобой мечта – преподавать вместе в школе для кишиневских сирот, которую открыли в Галилее? У него не было времени и возможности сказать ей все, что он мог бы и хотел сказать…
«Дорогая Маня! Всю неделю, с момента прибытия в Эрец Исраэль, я переполнен впечатлениями и шумом. В Яффо мы прибыли в среду и провели там два дня. Вечером второго дня в мою честь устроили большой прием. Собралось несколько сотен, может быть, тысяча человек, под открытым небом, говорили и пели, пели и говорили, потом мы пошли всей компанией к морю, светила луна, было прекрасно. На следующий день опять была вечеринка, но главное не это. Утром третьего дня мы поехали смотреть Ришон ле-Цион, Нес-Циону, Реховот, Гедеру, Экрон. Подробнее я напишу тебе об этом позже, но пока в двух словах могу сказать, что никогда не видел ничего лучше этого… В пятницу я попал в Иерусалим. Погода здесь прекрасная, ночи просто божественны… Иерусалим, канун Песаха, утро, 1909, отель «Каменец».
Его повезли на север, показали несколько галилейских поселков и Зихрон-Яаков, который ему невероятно понравился. Везде его носили на руках, везде заставляли выступать перед влюбленной в него толпой…
«Дорогая Маня! Что еще написать тебе? О странных кактусах, растущих здесь вокруг садов и полей? Об ослах, об арабских деревнях? О колышущихся пальмах? О сладких ароматах, стоящих в воздухе в окрестностях Яффо? По правде сказать, все это очень мало пробуждает мое сердце. В основном мне это видится старым и известным с древности, и несмотря на это немного чужим. Я не знаю, это из-за того, что все вокруг мне слишком чуждо, или из-за того, что оно мне слишком близко. А может быть, потому, что другие люди присутствуют рядом со мной в это время, а я не только плакать, но и вообще чувствовать стесняюсь вместе с другими. А может быть, я вообще больше не могу чувствовать, ни в одиночку, ни с другими».
Он невероятно устал. Он хотел домой. Отъезд приближался, но предстояло еще пережить прощальные вечера, опять полные залы, опять выступления.
Кто-то пустил слух, что на последнем вечере национальный поэт Хаим Нахман Бялик прочитает свое новое стихотворение, написанное им уже здесь, в Эрец Исраэль. Слух отрастил крылья. Бялик был в недоумении. Он не только не написал ни одного нового стихотворения в Эрец Исраэль, он вообще уже в течение некоторого времени не писал никаких новых стихов. Он даже вообразить себе не мог, откуда у него