услада— всё смешалось в тебе, орхидея!». Что только подтверждает мою теорию.
Вся эта замечательная речь была произнесена юношей на одном дыхании, так что в конце он громко вдохнул.
Саша сидел, не шевелясь, беспомощно переводя взгляд с Гели на Марка. В один момент он так задумался, что заправился горючим прямо из бутылки, минуя конспирологию с кофейным сервизом.
– Это картина про смерть, дурень, – громко зашипела Геля, важно поправляя причёску.
– Если бы она была про смерть, – не меняя интонации продолжил Марк, – то она была бы выполнена в стилистике модерна.
– А тебе как картинка, Миланочка? – весело поинтересовалась Лена Гайдук.
Все взгляды устремились к Милане Гельмуц. Это была миловидная рыжая девушка с завораживающими ямочками на щеке, всегда ходившая лишь в джинсах, кедах и майке с хамской надписью.
– Очень мне нравится картина «Стыд орхидеи», – вдохновлёно начала она.
– Правда? – улыбнулся художник.
– Да. У неё есть своя изюминка. Она такая чистая, такая светлая, такая прозрачная. Очень напоминает «Белинду» Вайса; месяца два назад мы ездили с папочкой в Лондон, где я просто до ужаса влюбилась в эту картину. Вы если чуть-чуть потренируетесь, то станете писать даже лучше, чем Вайс, я уверена.
Девушка склонила голову набок и широко улыбнулась, что её чрезвычайно красило.
Геля издала снисходительно-презрительный смешок, а Саша так стиснул в руках чашку, что чуть было не погубил её. Леночка Гайдук, казалось, не замечала нависшего над собранием грозного облака и принялась трещать про смешной случай, произошедший с ней недавно в школе.
– А что же вы молчите, Ирина? – резко спросил Белов минут двадцать спустя, смотря воспалённым взглядом в самый отдалённый угол подросткового пентагона. – Порадуйте нас своим суждением.
Эта девушка сидела очень тихо и почти не встревала в разговоры. Её руки с достоинством покоились на коленях, а ясные карие глаза с уважением осматривали каждого из присутствующих. Короткие вьющиеся волосы с каштановым отливом грозили вот-вот вырваться на волю, разрушив оковы аккуратно сложенного хвоста.
– Я считаю, – сказала она спокойным грудным голосом, – что судить о картине можно лишь после того, как увидишь её вживую. Фактура холста, рельеф мазков, мельчайшие переходы тонов – всё это играет важнейшую роль в нашем восприятии, а фотография может скрадывать эти детали. К тому же, вряд ли на фотографии мы увидим то едва уловимое, что закладывал художник в своё произведение. Картина «Берёзовая роща» того же Куинджи, которого упоминал сегодня Марк, не производила на меня никакого впечатления, пока я не увидела её в музее. Вживую она завораживает, поглощает, приглашает внутрь своего пространства; мне казалась, что ещё чуть-чуть – и я перенесусь в этот лес.
– Да-да, – не преминула встрять Геля. – Говорят, тот же «Чёрный квадрат»