показал на лестницу. С каждой ступенью, поднимавшей Эсмей наверх, сердце колотилось сильнее. Верилось и не верилось. «Неужели этот волшебный мир откроет для меня свои двери? Что за особенные люди его населяют? И какими качествами надо обладать, чтобы войти в него?»
Перед дверью в репетиционный зал мастер Джобс остановился.
– Не робей, дорогая. У тебя есть все данные, чтобы выступать на сцене. Заявляю со всей ответственностью. Не потому, что ты моя ученица. Оцениваю объективно. На основании многолетнего опыта.
Нил Огилви собственноручно открыл им дверь, жестом пригласил войти, сам отошел к роялю и скрестил руки на груди. Когда учитель представил Эсмей, он лишь небрежно кивнул, издали рассматривая ее оценивающим взглядом. «Так я и думал. Серая монашка – шляпка не первой свежести, бесформенная накидка до пола, испуганный взгляд. Еще не раскрыла рот, уже понятно, что потеряю время. Минус ей. Ну ладно, потерплю минут пять-десять»…
– Вы ведь из испанских цыган? – спросил директор не из интереса к ее происхождению, а услышать – как звучит ее разговорный голос.
– Мои предки оттуда, испанским владею, как родным, – ответила Эсмей. Она заметила его изучающий взгляд и почувствовала себя неловко, будто она товар, который осматривают со всех сторон перед покупкой.
«Выговор четкий, слова не глотает, иностранного акцента нет, занесем в плюс, – отметил Огилви. – Испанский язык похож на итальянский. Если ей повезет попасть в труппу, будет легко разучивать партии в операх Керубини и Монтеверди. Но до „попасть в труппу“ ей далеко, пока счет один-один».
– В семье пел кто-нибудь?
– Пела бабушка. И мама. Но у нее потом голос сел.
– Что хотите мне показать? – спросил с такой холодной незаинтересованностью, вроде заранее знал – что бы она ни исполнила, ему не понравится.
На самом деле это был психологический трюк. Если девушка слаба характером, от его холодности сникнет, разволнуется, провалит номер. Если сильна, наоборот – разозлится, воспрянет, споет «на бис». Слабаки ему не нужны, они на сцене теряются от каждого шороха и кашля, да и в труппе им не выжить, там ядовитый гадюшник и каждый за себя.
– Мы с мастером Джобсом подготовили арию Церлины.
«Если она собирается петь кокетку Церлину в этой ведьмаческой накидке… О!» Не успел Огилви додумать, как раскрыл рот и замер. Перед ним стояла… не серая монашка и не цыганская девушка, а дама высшего света. Старая шляпка слетела на пол, накидка отправилась вслед. Девушка осталась в платье, в котором не стыдно было бы явиться на бал к бургомистру – с глубоким, но не вульгарным, вырезом на груди, из тонкого муслина цвета жирных сливок, который выгодно оттенял гладкую, смугловатую кожу. Сразу под грудью, опоясывая стан, шла широкая, атласная, синяя лента, такая же на концах рукавов, которые у плеч имели форму фонариков, к запястьям сужались. Через левое плечо перекинут синий шарф, длинный, до самого пола. Волосы сзади подобраны,