кровельщики перестали бить по листовому железу.
– Так вот, – сказал он своим весёлым голоском, – несколько слов про Гусятин!..
Мы тронулись дальше.
– Я даже не был ещё бар-мицва (13-летний – ивр.), когда русская армия вступила в город! Русские несли потери, были озлоблены! Первым делом они сожгли дом ребе!..
Долгий пружинный мык замял его слова.
Это в «Comеdy Brody» дверки отпахнулись.
В одну минуту стало шумно под плющом.
Это банда гимназистов из кино выбралась.
И мой Шурка среди них.
Они шли, выделываясь друг перед другом, кривляясь, как клоуны, но, увидев нас, встали как вкопанные.
Я знала, что Шурку дразнят (по поводу Иосифа С. и меня). Но до сих пор не придавала этому значения.
И вот…
Но у них достало культуры – встать перед Иосифом С. и поздороваться с почтением.
Чтобы тотчас – наутёк со смехом.
Один мой Шурка не улетел со всеми.
Вид его был грозен.
Мы постояли втроём.
«Как дела, Шура?» – спросил Иосиф С. Шурка только пыхтел в ответ.
«До свиданья, Шура!» – приказал ему Стайнбарг. И поправил шляпу на голове.
Лютая краска бросилась в лицо моему брату. А глаза сверкнули и стали белые.
Меня пугают такие его глаза.
В таком состоянии он способен драться один с 5 молдаванами…
Со страхом я увидела, как его приземистый корпус отклоняется, как у гусака – сейчас атакует.
Я схватила Стайнбарга за локоть.
– Ну вот… – обрадованный Стайнбарг тотчас повернулся спиной к Шурке, лицом ко мне, – и, значит, русские солдаты подожгли дом ребе! Это был сигнал к началу убийств!..
Шура стал бледен. Пот выступил у него на лбу.
Испепелив меня взглядом, он отошёл (но недалеко – всего на полшага).
Сомнения потрясали его.
Зачем-то он посмотрел себе под ноги.
– Не буду говорить, что с моими родными стало! – продолжал Иосиф С. – Но меня Иеошуа спас! Он был маркитант казацкого полка. И иностранный подданный…
Слушая его, я за моим братом следила. Не выпускала из поля зрения.
Вот он направился к новому мосту.
Ускорился.
Полетел.
Я была готова бежать за ним – предупредить мамин нервный приступ.
Стайнбарг остановил меня.
– У меня телефонный разговор с Кишинёвом, – объявил он. – Идёмте!.. После я проведу Вас домой!..
Как зачарованная, я потопала за ним.
– И вот как иностранный подданный Ёш выдал меня за своего сына и вывез из Галиции! – рассказал он по пути. – В Яссах он устроил меня в монастырский приют!.. Там ко мне проявили сочувствие как к сироте…
6
Стайнбарг прошёл в комнаты не разуваясь.
Я присела на стул в прихожей.
Входная дверь оставалась открыта.
Полоса закатного света подъедала оконные ставни.
Дролфирер «Кишинёв – Яссы» прогудел на станции.
Стайнбарг встал перед пианино.
– В монастыре меня отдали на лесораму, – рассказал он, смотря на телефонный аппарат. – Я проработал там 4 года. Механик, потом помощник управляющего.