кинулся к одежде на спинке стула.
Я увихнул в темноту со всеми.
Но его лицо преследовало меня целые 7 месяцев.
Оно было широкое, с пунктирными усами.
И… оказалось мильтоном в парке Пушкина.
4
В приюте.
Иосиф С. моет хлеборезку, подметает в саду… лишь бы к старикам не входить.
Ну, мне всё равно.
Хоть я и не одобряю такого поведения.
Брезгуешь – сиди дома.
Июль 1935, Оргеев.
Но его аж корчит от брезгливости.
Вдобавок у него тут деловые встречи (нашёл – где!).
Смотрю, устроился за плетёным столиком на веранде. С каким-то представительным мужчиной.
Для смеха я решила побеспокоить их. В 3-й комнате лежачий старик обделался. Я могла бы кликнуть санитара, но кликнула богача Иосифа Стайнбарга из попечительского совета.
Он встал из плетёного кресла и пошёл за мной. Ноги не несли его.
В палате я попросила его усадить на клеёнку обделавшегося старика.
– Ёш! – пропел вдруг Стайнбарг, рассмотрев несчастного.
Чудесная перемена вспыхнула в нём. Решительность и доброта перекоренили страх и гадливость.
– Ёш! – повторил он с нежностью. – Иеошуа!..
– Ёшка! – возразила я. – А не Иеошуа!..
Ёшка был на последних стадиях Паркинсона.
Болезнь, немощь – лучшее, что было в нём.
Поделом! Не жалко ни капли.
И я не говорю о том, что давно пора пересадить его в поганое кресло. Рук не напасёшься – убирать за ним.
– Ёшенька! – запричитал Иосиф С. – Я не знал, что ты здесь! А Вы… отвернитесь!.. – приказал он мне. – И раскройте окна!..
– Не отвернусь!.. – возражала я.
Голого Ёшку я не видела!
Но происходило что-то неслыханное.
Стайнбарг опустился на колени перед Ёшкой и стал стягивать с него исподнее.
– Этот человек моего папу разорил!.. – прошипела я.
– Этот человек спас меня в Гусятине!.. – перебил Стайнбарг. – Ну-ка! Полотенце киньте!..
– В Гусятине? – я не поверила своим ушам. Но он весь был занят своим Ёшкой.
Тогда я подошла и встала перед ним:
– Вы сказали, в Гусятине?!. – подняла я голос.
– Что? – скосил он глаз.
– Не было никакого Гусятина!.. – объявила я ему. – Надеюсь,
Вы меня услышали!..
Произнеся это, я стала считать (1… 2… 3… 4…) про себя. Если успею досчитать до 10, то спор окончен!
В мою пользу!
– Но я родился в Гусятине!.. – рассмеялся он на счёте «восемь».
Как безногий, сидел он перед Ёшкой на полу.
– Не было Гусятина! – повторила я с обречённостью.
(1… 2… 3… 4…)
– Ха, что же тогда?!. Выходит, и меня не было?! – он смеялся во все зубы.
– Если Вы… – крикнула я, – любите… меня…
Мы обмерли.
Даже парализованный Ёшка охнул.
Новозелёное выражение пробилось в прошлогоднем его лице.
– То… что?.. – отозвался Стайнбарг. И пересохшие губы облизнул. – Договаривайте!..
Я выбежала из комнаты лежачих.
Испуганный