месье Кокто герои почти всегда умирают… и я боялся… почему, почему ты у него всегда умирал?! Ты и в сказке умудрился умереть, даже дважды… Аденор ведь погиб, а Зверь исчез… остался Принц, который на тебя и похож-то не был!..
Жан с огромным сочувствием взглянул на молодого человека, внезапно ушедшего так глубоко в собственные воспоминания и связанные с ними горестные мысли, шагнул к нему и, заключив его лицо в ладони, буквально заставил очнуться и посмотреть на себя:
– Милый мой, милый мой мальчик, это всего лишь кино… только игра, притворство, это сказка о том, как человека преображает настоящая любовь… Да, Аденора не стало, как и Зверя, но разве Принц не прекрасен, разве он не понравился тебе? Кокто желал показать, что любовь возвышает человека над мелочностью обыденности и звериной природой, возносит на вершину духа… Разве же это не есть победа над смертью?
Эрнест на пару секунд припал к Марэ, точно расстроенный сын – к доброму отцу, и глубоко, прерывисто вздохнул, борясь со слезами, но цинизм взрослого, встав железной защитой, возобладал над чистым детским порывом… и художник криво усмехнулся:
– Ты совершенно прав… все это так, и все это прекрасно… но я знаю – читал, и ты удивишься, где – что мэтр Кокто настаивал на трагическом финале. И Белль должна была опоздать, и найти тебя… то есть Зверя… мертвым на берегу. Но его заставили изменить конец на счастливый… (3) и… наверное, когда я смотрел фильм, чувствовал, что в концовке что-то не так, и меня обманули. Потому что я тогда уже был влюблен в тебя… и с моей проклятой впечатлительностью замечал больше, чем другие…
Жан с нежностью поцеловал своего мальчика в повлажневшие глаза, потом в губы и привлек его к себе на грудь, и, обняв, стал бережно покачивать… Теперь он больше напоминал любящую мать, чем отца, и в этой неожиданной роли мог бы потягаться с настоящей матерью Эрнеста.
– Боже мой, какое у тебя чувствительное сердце… какая чистая и светлая душа… Прости, прости что заставил тебя грустить… это ведь и правда очень грустная сказка… Но не будем больше о ней, то дело прошлое… забудь… ведь вот он я, рядом с тобой… рядом наяву, а не в сказке или мечте…
Он хотел прибавить: «И буду рядом долго-долго, столько, сколько ты захочешь… хоть всю жизнь» – но не решился делать таких признаний. Странная робость металлической горечью сковала язык. Если даже забыть о колоссальной разнице в возрасте – разве не сентиментальной глупостью прозвучат клятвы, намеки на что-то большее, чем необременительный роман? Как он вообще смеет надеяться на это после стольких потерь, измен, расставаний… при его-то беспорядочной жизни, долгах и отвратительном характере…
– О, мой король, прошу: избавь меня от незаслуженных восхвалений, как бы тебе не пришлось во мне разочароваться! – благодаря тактичности Жана, Эрнест успел обрести контроль над своими эмоциями, и вернулся к своей привычной насмешливости:
– Я просто псих, в чем и признался