познали горькую долю сиротства при живой матери. (1) Уж он-то знал, что тот, кто рано лишился нежной защиты от родного существа, получает пробоину в сердце, тянущую, незарастающую пустоту, которую ничто не в силах заполнить. Ничто, кроме любви, идущей от сердца к сердцу…
Острая тоска и созвучность этому печальному опыту побудили Марэ сжать юношу в объятиях и покрыть его лицо и шею быстрыми горячими поцелуями:
– Никто… никто не посмеет обидеть тебя… мой мальчик… никто никогда не скажет тебе о том, что твоя любовь греховна, что за нее следует наказать… Я не позволю, слышишь, никому не позволю говорить подобное о тебе, мой ангел… мой драгоценный чистый ангел…
Эрнест вспыхнул, как порох, и уже готов был самым щедрым образом вознаградить своего короля за столь искренне выраженную готовность стать его защитником – это с ним вообще случилось впервые, обычно в роли защитника и сильной стороны выступал он сам – как вдруг со стороны проселка донесся глухой стук копыт и лошадиное ржание. И, судя по уровню производимого шума, к озеру приближался не один всадник, а целая кавалькада.
Обостренная интуиция художника сразу подсказала ему, кто это вдруг появился в ранний час, в пустынном месте, и Верней нахмурился:
– Та-ак… кажется, месье Марэ, за нами выслали погоню… надо что-то придумать, сир, и быстро, пока они не свернули к мосту.
Торнадо моментально оживился, оставил свое занятие, вскинул голову и навострил уши, его ноздри нервно затрепетали, и он определенно готовился оповестить четвероногих собратьев, что они вскоре вступят на его территорию. Арлекин тоже запрядал ушами, но отнесся к шуму более флегматично, трава привлекала его куда больше, чем другие лошади или люди.
– Тсссссс! – привлекая внимание жеребца, Эрнест тихо свистнул и вскинул руку в условном сигнале, призывающем молчать, но ему слишком хорошо было известно упрямство и вредный характер Торнадо – беспрекословное послушание не входило в число его достоинств.
Марэ приподнялся на локтях, сощурил глаза, силясь рассмотреть за густым кружевом зелени, кто же едет по дороге.
– Возможно, это не за нами, а просто месье Розавиль выгнал каскадеров на разминку… Они могут проехать мимо, не сворачивая с дороги к озеру…
– Могут… но нам все-таки лучше поберечься… и одеться…
Эрнест с огромным сожалением выпустил из объятий сильное тело любовника, пригибаясь к земле, как солдат спецназа, выбрался из зарослей, быстро собрал одежду и вернулся к Марэ как раз вовремя, чтобы не попасться на глаза всадникам, выехавшим из-за поворота.
Как он и предполагал, это были Роже, Ирма и… Гоше, тот самый конюх, что утром седлал Арлекина.
Пока Эрнест собирал одежду, Жан тоже времени не терял: ему вовсе не улыбалась перспектива быть застигнутыми врасплох и сделать посторонних свидетелями интимной сцены. Он подобрался к Торнадо и,