визитеров, правда, методы выбрал бы менее жестокие, чем предложенные убежденным анархистом. Ему было вполне понятно упорство, с которым рыжеволосая леди разыскивала молодого и горячего любовника, пропавшего из замка, на ее месте он и сам ринулся бы на поиски…
– А эта англичанка очень настойчива… давно ли вы с ней знакомы?
– Нет… Я подцепил ее в Дижоне пару дней назад… точнее, это она меня подцепила, – усмехнулся Эрнест. – И знаешь, она действительно была настойчива, Бог знает почему. Мне пришлось переспать с ней в обмен на антикварный оловянный кувшин для вина. Что ты на меня так смотришь? Это чистая правда…
– Она заплатила тебе кувшином за ночь любви? – брови Марэ взлетели вверх, а лицо приняло слегка растерянное выражение. – А что же тогда она делает в замке? Ты пригласил ее погостить или просто не нашел достаточно вежливого предлога для того, чтобы распрощаться с ней еще в Дижоне?
По губам Эрнеста снова скользнула лукавая улыбка, он потянулся к Жану и сжал его запястье:
– Ты… правда меня ревнуешь, мой король, или мне показалось?..
Марэ опустил взгляд к земле, пряча улыбку, но ничего не ответил, желая услышать объяснение художника.
– Нет, все еще забавнее… она мне не платила, но мой член был единственным предметом, способным отвлечь ее от кувшина.
– Что ты такое говоришь?..
– Правду, я же сказал… Когда я зашел в лавку Кофмана, дама уже держала в руках тот самый винный сосуд, ради которого я с утра пораньше перевернул весь город… чтобы вы, синьор Калиостро, за обедом у барона Таверне, пили из настоящего кувшина восемнадцатого века, созданного немецкими мастерами, а не из реквизитного нелепого дерьма. – Эрнест поднес руку Марэ к лицу и жадно прижался к ней губами. – Надеюсь, кувшин тебе понравится… и занавеси… и ваза с мимозой…
– О… мой дорогой… ты идешь на слишком большие жертвы ради моей скромной персоны… – удивленный услышанным и растроганный неожиданной заботой Эрнеста о правдоподобности антуража будущей картины, Жан нежно погладил его по щеке.
Художник энергично помотал головой:
– Никакая жертва не может быть избыточной, когда речь идет о тебе… и об искусстве. И о том, чтобы ты прекрасно выглядел в каждой мизансцене, как настоящий Бальзамо! – и чтобы заткнулись эти мерзкие колбасники, что прочили на твое место какого-то там Хуера… Хаера…
– Хауэра?
– Да какая разница, Жан! – горячо воскликнул Эрнест и обвил руками мускулистую шею Марэ. – Важно лишь, что это твоя роль, твоя, только твоя!.. Ты же настоящий Бальзамо… Колдун, алхимик, политик, революционер… и страстный любовник!
Жан тихо рассмеялся, и щеки его слегка покраснели:
– Нууу… насчет страстного любовника ты преувеличиваешь. В сценарии нет ни намека на то, что Бальзамо таков… Но во всем остальном ты прав, это моя роль, пусть даже она станет последней в моей карьере!
– Никогда! –