наше удовольствие будет долгим… – уговаривал он горячего, как Везувий, любовника, сам же ласкал его медленными плавными движениями, как если бы усмирял норовистого жеребца.
Эрнест, растекаясь в немыслимом блаженстве под руками мужчины своей мечты, уже не мог сказать ничего внятного, и на нежный шепот Жана отвечал лишь рваными вздохами и быстрыми пылкими касаниями… наконец, он попросту обвился вокруг любовника, как плющ, притянул вплотную и заставил опрокинуться на спину, а сам оказался сверху.
Марэ порывисто вздохнул, еле сдерживая себя от искушения сейчас же познать юного любовника, глубоко и полно, насадив его на себя и дав волю грубой чувственности, выпустить на свободу демона сладострастия. Но Эрнеста могло оскорбить подобное обращение, оттолкнуть от него раз и навсегда, посеять семена колючей враждебности там, где должны расцветать лишь прекрасные лилии любви. Жан ничего не знал про своего избранника, кроме того, что слышал от него самого пару лет назад. Он мог лишь предполагать, каков опыт Эрнеста в мужских любовных играх, какую роль тот предпочитает – дающего или принимающего, или обе сразу – и уж тем более не смел навязывать ему что-то против его воли и желания. И сдерживался, как мог, но понимал, что надолго его воли не хватит.
Юноша отчасти вывел его из затруднения: припав всем телом, неистово вжался бедрами в бедра, так, что они оба чувствовали друг друга в самой интимной зоне, поддерживая взаимное желание, и горячо прошептал:
– Что ты любишь?.. Как ты хочешь?.. Скажи, повелевай – я сделаю все!..
Жан вновь запустил пальцы обеих рук в густую гриву Эрнеста и, слегка сжав пряди, приподнял его голову и пристально заглянул в глаза, зеленые, как изумруды, ставшие как будто темнее и глубже.
– А ты? Чего хочешь ты, мой мальчик? Я буду счастлив доставить тебе удовольствие, самое изысканное… самое яркое… только скажи, откройся мне…
– Я хочу тебя, Жан… всего тебя… Боже мой, я столько о тебе мечтал! – окончательно теряя голову, Эрнест принялся осыпать любовника поцелуями, перемежая их легкими страстными укусами. – Ты… здесь… рядом… со мной… подо мной… мне кажется – я с ума схожу, брежу!..
Он слегка двинул бедрами, заставляя член сладко тереться о член Жана, и выдохнул:
– Я боюсь одного – очнуться… в клинике… привязанным к койке или в смирительной рубашке… и доктор… мммм… Шафф… хаузен… будет этак смотреть на меня сквозь… аххх… свои очки в золотой оправе, и этак поучительно говорить: «А я ведь вас предупреждал, мсье Верней: никаких наркотиков!..» Но черт возьми, как же я мог отказаться, Жан… ты же и есть мой наркотик, самый главный… с двенадцати лет!.. – и Эрнест снова припал жадным ртом ко рту своего кумира.
Марэ глухо застонал, впивая поцелуй, вбирая в себя вкус и горячие признания юноши, как целительное снадобье, бальзам от одиночества и боли, рожденных смертью Кокто, разрывом с Жоржем (6) и всеми последующими интрижками, пошлыми и бессмысленными. О, почему же он так промедлил