прогретом солнцем и напоенном запахом лимонов, можжевеловой хвои и роз – ждать своего выхода на сцену.
При появлении Жана в зеленой «кулисе» Эрнест затаился, поскольку актер был не один: вжался спиной в деревянную решетку, под свисающими гирляндами клематисов, и замер почти не дыша, раздумывая, стоит ли вообще показываться… или вообразить себя одним из безмолвных призраков, бесплотных духов, подвластных гению Калиостро. Но когда Марэ поравнялся с ним, и ноздрей Эрнеста коснулась алхимическая эссенция – смесь запаха грима, горьковатой свежести одеколона и терпкого табака – кровь ударила ему в голову, и он испугался, что потеряет сознание и просто-напросто рухнет к ногам кумира, как перевозбужденный подросток.
В сущности, нечто похожее Эрнест и сделал: прянув вперед, упал на одно колено и, поймав Марэ за руку, страстно прижался к ней губами. В эту секунду он был готов умереть за своего короля…
Жан вздрогнул от неожиданности, и только то, что он сразу узнал «нападавшего», спасло юношу от полновесной оплеухи, какими иногда приходилось отрезвлять не в меру ретивых поклонников мужского пола.
– Мой мальчик! Что ты тут делаешь? А ну встань, встань же, прошу тебя… – зашептал Марэ, сжал молодого человека за плечи и буквально поставил обратно на ноги:
– Ты что, подкарауливал меня тут? – вопросил он суровым тоном Калиостро, но внутри испытал совершенно безумную радость от внезапной встречи.
Эрнест помотал головой, он сейчас каждым жестом напоминал в стельку пьяного – и ощущал себя также:
– Нет, я умирал… умирал от любви к тебе… я влюблен в тебя по уши, Жан… ты не представляешь, как…
– Оооо… не представляю, но вижу… Друг мой, прошу тебя повременить умирать… а лучше и вовсе перестань помышлять об этом… Любовь – это жизнь, а не смерть, мой дорогой… – ладонь мужчины ласково провела по гладкой щеке юноши, большой палец бережно коснулся запекшейся верхней губы, повторяя ее безупречный контур… и Марэ с большим трудом удержался от соблазна сменить палец на собственные губы, впиться ими в рот любовника, как в спелый гранат… но проклятый грим тогда точно потребовалось бы поправлять…
Эрнест своим телом почувствовал его настрой и назревающую в теле страсть, и, жарко дыша, приблизился вплотную – взгляд, которым он пожирал Жана, стал почти безумным. Никогда еще его не захватывало переживание любви такой радиоактивной силы. Он хотел заговорить, но не мог вымолвить ни слова.
Марэ лишь колоссальным усилием воли удержал себя от движения навстречу, от кажущегося самым правильным и логичным следующего шага… Увы, чем желаннее он был, тем опаснее для них обоих, и Жан первым отступил чуть назад, увеличивая дистанцию между собой и готовым на все пылким мальчишкой. Чтобы упредить безумство, в которое они оба вот-вот могли сорваться, он устремил на Эрнеста властный взгляд и, возложив на его плечи тяжелые ладони, проговорил магнетическим