там выступал… я был тогда мальчишкой, меня на выставку привела мать, но я улизнул от нее и… набрался наглости подобраться к мэтру, чтобы взять у него автограф. До сих пор храню буклет, на котором он расписался… жаль, тебя там не было, но к тебе бы я не рискнул подойти – умер бы на месте.
– Сколько же тебе было тогда лет? – полюбопытствовал Марэ, он и в самом деле только теперь понял, что не знает и не может определить точного возраста художника, не может даже с уверенностью сказать, исполнилось ли его юному другу двадцать…
– Тринадцать… я был лицеистом в Кондорсе.32
– О, ты тоже закончил Кондорсе? Значит, вы с Жаном вроде как однокашники… А что же так тебя пугало во мне в столь нежном возрасте, что ты так меня… боялся? – Марэ, конечно же, понял истинную причину, которая не позволила бы юному восторженному мальчику искать его внимания, но ему ужасно захотелось немного подразнить Эрнеста, заставить его признаться в своей давней и тайной влюбленности…
– Верно, тогда ты посмотрел со мной только «Красавицу и Зверя»33? И тебя пугал мой грим и страшный рык?
Губы Эрнеста снова дрогнули, глаза вновь затуманились от воспоминаний, и он сбивчиво прошептал:
– Твой рык?.. Вот уж нет… но меня страшно пугали твои горящие руки… и печальные глаза… а когда ты умирал на берегу пруда, я… черт… я плакал, как девчонка, и умирал вместе с тобой… и мне хотелось прибить эту чертову идиотку, что не смогла уследить за временем!..
Он нехотя разжал объятия и почти отшатнулся от Жана, прислонился спиной к стволу дерева и обеими руками стиснул лоб:
– Ах, зачем ты мне только напомнил про Зверя?.. Это же была моя детская травма, как сказал бы месье Шаффхаузен…
Всадники отдалились уже настолько, что можно было отпустить Торнадо, и Марэ освободил жеребца от тугого ремешка. Тот всхрапнул, недовольно встряхнул гривой, боднул Жана головой в плечо и гордо направился гонять Арлекина, который объел уже половину его делянки. Марэ подобрал с ближайшего куста свою одежду и принялся неторопливо облачаться, пока Эрнест делился с ним своими отроческими переживаниями.
– Но ты ведь знал, что Зверь не умрет? Знал, что он превратится в прекрасного принца?
– Я знал сюжет сказки… но еще я знал, в пьесах и фильмах месье Кокто герои почти всегда умирают… и я боялся… почему, почему ты у него всегда умирал?! Ты и в сказке умудрился умереть, даже дважды… Аденор ведь погиб, а Зверь исчез… остался Принц, который на тебя и похож-то не был!..
Жан с огромным сочувствием взглянул на молодого человека, внезапно ушедшего так глубоко в собственные воспоминания и связанные с ними горестные мысли, шагнул к нему и, заключив его лицо в ладони, буквально заставил очнуться и посмотреть на себя:
– Милый мой, милый мой мальчик, это всего лишь кино… только игра, притворство, это сказка о том, как человека преображает