вновь запустил пальцы обеих рук в густую гриву Эрнеста и, слегка сжав пряди, приподнял его голову и пристально заглянул в глаза, зеленые, как изумруды, ставшие как будто темнее и глубже.
– А ты? Чего хочешь ты, мой мальчик? Я буду счастлив доставить тебе удовольствие, самое изысканное… самое яркое… только скажи, откройся мне…
– Я хочу тебя, Жан… всего тебя… Боже мой, я столько о тебе мечтал! – окончательно теряя голову, Эрнест принялся осыпать любовника поцелуями, перемежая их легкими страстными укусами. – Ты… здесь… рядом… со мной… подо мной… мне кажется – я с ума схожу, брежу!..
Он слегка двинул бедрами, заставляя член сладко тереться о член Жана, и выдохнул:
– Я боюсь одного – очнуться… в клинике… привязанным к койке или в смирительной рубашке… и доктор… мммм… Шафф… хаузен… будет этак смотреть на меня сквозь… аххх… свои очки в золотой оправе, и этак поучительно говорить: «А я ведь вас предупреждал, мсье Верней: никаких наркотиков!..» Но черт возьми, как же я мог отказаться, Жан… ты же и есть мой наркотик, самый главный… с двенадцати лет!.. – и Эрнест снова припал жадным ртом ко рту своего кумира.
Марэ глухо застонал, впивая поцелуй, вбирая в себя вкус и горячие признания юноши, как целительное снадобье, бальзам от одиночества и боли, рожденных смертью Кокто, разрывом с Жоржем и всеми последующими интрижками, пошлыми и бессмысленными. О, почему же он так промедлил два года назад, почему сразу не отправился искать этого мальчика из поезда30, едва закончился тот фестиваль в Бордо? Ведь он знал все, что ему было нужно, чтобы отыскать Эрнеста Вернея на три года раньше и украсть его у других, сделать своим и только своим… Нет! Ему следовало сразу позвать его с собой, и плевать на всех, кто косо посмотрел бы на них обоих!
Острое сожаление о напрасно потерянном времени и восхитительная близость прекрасного юноши, раскрепощенного и на все готового ради него, породили в груди Марэ самую настоящую бурю чувств. А тело словно сошло с ума, освободилось от груза прожитых лет, стало юным и горячим… кровь кипела в жилах, как в восемнадцать…
– Мой мальчик… – Жан скользнул ладонями по плечам и спине любовника, крепко стиснул, привлек к себе еще плотнее, почти до боли, желая чувствовать каждый сантиметр гладкой кожи, каждое обжигающее касание члена Эрнеста, что вжимался ему в живот… и боялся умереть от наслаждения, ощущая собственный член зажатым между юношеских бедер.
Эрнест поощрял его действия громкими стонами, собственными движениями навстречу и неистовыми просьбами:
– Еще, еще!..
– Да, ооооххх… да, мой мальчик… Ты восхитителен… я… я люблю тебя… люблю…
Неожиданное – или, скорее, нежданное – признание переполнило чашу блаженства, и Эрнест, вконец обезумевший от страсти и немыслимой красоты любовника, смог ответить лишь обожающим взглядом, долгим сердечным вздохом