не желая дольше мочить черный атлас своей шкуры; но Жан не позволил коню переупрямить себя и железной рукой удерживал его на месте, пока Эрнест с Арлекином стремительно сокращали расстояние. Стянув перчатки и заткнув их под ремень, он бросил поводья и, зачерпнув горсть воды, с наслаждением опрокинул ее на лицо… Потом встряхнулся в точности, как маламут, и приветствовал появление художника радостным возгласом:
– Вот самая лучшая купальня для нас! Смотри, вода такая чистая, что можно разглядеть камни и ракушки на дне!
– Ну еще бы, месье… это же Бургундия! – Эрнест не колебался ни секунды, по примеру Марэ въезжая в озеро верхом на коне, и не подал виду, что по его спине, прикрытой лишь легкой белой рубашкой, побежала дрожь от острой прохлады, веявшей от воды:
– Разве ты не слышал, мой король, что наша земля испокон веков рождает все самое чистое, вкусное и прекрасное, будь то вода, виноград, хлеб или масло, или… мужчины с женщинами?..
Он лихо свесился с седла, в свою очередь зачерпнул свежей влаги обеими руками, и отправил этот «бургундский привет» прямо в грудь Марэ, целясь в сердце.
Холодный душ, вопреки своему предназначению, ничуть не загасил тот огонь, что разгорался все сильнее в груди актера, и Марэ только рассмеялся и послал в ответ точно такой же бодрящий заряд брызг:
– Оооо, так вот в чем твой секрет, мой юный друг, прекрасный и чистый, как эти благословенные воды!
– Только один, мой король… но тебе стоит лишь пожелать – и я открою их тебе все… – Эрнест, чьи реакции всегда были изменчивы, как бургундские ветра или парижская погода, склонил голову в подчинении, и, чуть тронув поводья, направил Арлекина вперед, чтобы подъехать поближе к мужчине, ставшему для него и наваждением, и самым сильным магнитом.
Марэ жадно скользил взглядом по стройной фигуре всадника, чья белоснежная рубашка тонкого полотна, насквозь намокшая от брызг, стала прозрачной и прилипла к телу, явив его во всем совершенстве природной красоты и великолепии юности. Ему нестерпимо хотелось дотронуться до груди Эрнеста, разгладив батист, задеть ладонью затвердевшие от холода соски, согреть их своим горячим дыханием, собрать губами влагу с белой кожи, и, уложив спиной на мягкую молодую траву, обнимать и целовать его снова и снова…
– Открой же, прелестный принц, открой мне свое сердце, поведай все свои тайны… клянусь, что сохраню их здесь… – и он приложил ладонь к собственной груди, чувствуя, как сильно, до боли, желает воплотить свою безумную фантазию, воплотить немедленно, не откладывая на потом, не позволяя сомнениям и колебаниям одержать верх над искушением и устремлением души к душе, а тела – к телу…
Эрнест никогда не играл в театре и не снимался в кино, но запас его трюков и дьявольски соблазнительных уловок поистине был неистощим… Не успел Марэ договорить, как юноша бросил поводья, легко перенес ногу через седло, спрыгнул с коня, и, оказавшись в воде почти по пояс, поманил