плавильщика: люди кричали на него, кидали снежки и мелкие камешки.
Он ещё не закончил, когда Отец радостно затряс посохом:
– Слышишь, вождь? Слышите, родичи? Прельщение само обнаружило себя. Вот она, скверна. Вот она, несносная!
Но вождь не хотел сдаваться: заново осыпал старика обвинениями, прошёлся по его родным, поносил Огонь, а затем, махнув на всё рукой, предложил кинуть священную Книгу в пламя – отдать Огню Огненное. Отец только этого и ждал. Не медля ни мгновения, крикнул:
– Видите, люди? Лёд завладел этим человеком, и нет ему спасения. Но мы ещё можем спасти себя, спасти общину. Можем отрубить загнившую руку, чтобы оставить жизнь телу.
– Правильно, Отец, – грохнул Пылан. – Изгнать подонков, и дело с концом. Пусть Лёд подавится своими выкормышами.
Головня сидел подавленный, не поднимал глаз, кусал губы. Краем уха он слышал голоса Сполоха и его мачехи – те пытались отстоять вождя, валили всё на Искромёта. Но Отец был неумолим: изгнать обоих, и никаких поблажек. О Головне с Рдяницей не вспоминали – впрочем, загонщик понимал, что и до них доберутся. Мечта об Искре окончательно развеялась как дым. Всё сыпалось, и надежда иссякла. Отныне он – отверженный, его удел – молить Отца о прощении. Пройдёт немало зим, прежде чем люди перестанут говорить о нём: «Приспешник еретиков». А семья? Где найти теперь девку, которая согласится выйти за него, опозоренного? Живой мертвец – вот кем он был отныне. Говорящий труп.
Глава пятая
Они уходили. Провожаемые молчанием и сдавленными рыданиями, они шли, не оглядываясь, сломленные внезапным несчастьем. Никто не желал им удачи, не благословлял их в путь, каждый понимал: они уходят навсегда. Вождь, могучий вождь, бросавший вызов самому Отцу, отныне был презренным изгоем, падалью, гниющей в зловонной яме. А Искромёт – жизнерадостный плавильщик, острослов и балагур, теперь был мерзким отщепенецем, обманувшим доверие тех, кто приютил его.
Они уходили. Исторгнутые из бытия, оба теперь становились ходячей нежитью, – сердца их ещё бились, но души были мертвы. Демоны ветра и мороза не реяли больше над тайгой, а прижались к земле, устрашённые словами Отца Огневика: «Пусть разметает вас дыхание Подателя Жизни! Пусть останки ваши станут добычей червей и кровососов, а души ваши да терзаются вечно в чертогах Льда!». Так он сказал вождю и Искромёту и наложил на них неодолимое заклятье, словно выжег клеймо: «Отвергнуты раз и навсегда».
Им глядели вслед до тех пор, пока они не исчезли в зарослях ветвистого тальника, щетинисто пересекавших речную долину. Зольница каталась в ногах Отца Огневика, умоляла простить непутёвого мужа – старик не отвечал, только неотрывно смотрел вдаль и сжимал в правой руке резной посох с костяным набалдашником. А когда изгои окончательно пропали с глаз, старик вздохнул и направился к себе в избу. Вслед за ним начали разбредаться и остальные. Спустя короткое время на месте собрания остался один Головня. Он сидел на снегу и, скрипя зубами, сжимал