и не будешь!!
– А вот и буду!
– Ты у нас живешь!! Не будет она! Я у тебя ключи отберу, телефон отберу…
– Ни хрена ты не отберешь!!
– Ты как со мной разговариваешь?! Никакой совести у тебя нет, так с матерью говорить!
– Как хочу, так и разговариваю!!
Борис Петрович подумал, не момент ли это для его выхода на сцену.
Посидел еще немного. Подтянул к себе поближе заварочный чайник, стоявший на середине стола, и поднял крышку, проверяя, есть ли там еще заварка. Заварка была – она блестела, как мокрые водоросли, на самом донышке. Борис Петрович попытался вспомнить, когда заваривал чай последний раз.
В конце концов Дашка ввалилась в кухню, резко щелкнув выключателем. Свет ударил по глазам, и Борис Петрович на секунду зажмурился.
Дашка хмуро взглянула в его сторону и протопала к плите. Одета она была в колготки, порванные выше колена, мини юбку и безразмерный черный свитер, завернутый на локтях раз в пять, который Борис Петрович узнал как свой.
Стоя к нему спиной, она чиркнула спичкой и зажгла газ. Сутулилась она больше, чем обычно – видимо, материны крики не прошли даром. Подлила в чайник воды и поставила его на плиту, прямо на голубое пламя.
Борис Петрович ничего не говорил. Он знал, что по правилам этого спектакля он должен был что-то сказать – должен сказать это первым, во всяком случае. Упрекнуть ее как-нибудь, хлестнуть в это чувство тревоги, которое появлялось внутри него, как открытый порез, когда ее долго не было и он не знал, когда она вернется. Внутри пореза, как внутри только что вскрытого ножичком арбуза, блестели алые мягкие внутренности.
Она открыла стенной шкаф и выудила оттуда свою чашку – черную, с мультяшной принцессой на боку. Чайник тоненько гудел и присвистывал, но еще не кипел.
Дашка наконец повернулась и посмотрела ему в лицо.
– Неважно выглядишь.
Она пристроилась на табуретку по другую сторону стола, напротив него. Бледная, в этих ее нелепых черных одеждах и густом слое туши, которая растеклась у нее под глазами, она напоминала маленькую панду. Или ведьму на выучке, которая летала-летала и постоянно то отставала от остальных, то ее сбрасывало с метлы, вот колготки и порвались.
Лезет же такое в голову. Борис Петрович не удержался – один край рта у него поехал вверх, а потом и второй, и он улыбнулся так, как улыбался редко – до ямочек на щеках. Дашку эта улыбка так удивила, что она откинулась назад, чуть не упав с табуретки.
Я должен провести воспитательный спич, подумал Борис Петрович, вздохнув. Я должен, как Ленин, встать на этот кухонный стол и толкнуть что-то такое, что будет достойно хотя бы вот этой темноты за окном, и ее странных одежек, и всего этого бунта, который яйца выеденного не стоит.
– Зачем тебе это все, Даша?
Начал, как обычно, не с того места. Но теперь уже было поздно.
– Зачем мне что? – она состроила