соотечественников сдаться, а когда их возмущение лишило его власти, ночью и предательски впустил арабов в крепость. На следующий день, перед изумленными земляками, он публично исповедал новую веру в единого Бога и в Магомета, пророка Божьего. Это стало началом тех измен, которые нанесли империи роковой удар. Все недовольные, все, чьи амбиции превосходили их положение, все, кто таил в себе обиду и жаждал мести, – все они могли быть уверены, что будут с распростертыми объятиями приняты в армию победителей, чтобы, в зависимости от заслуг, либо разделить равенство с солдатами, либо получить командные посты и великолепные награды, предназначенные их предводителям. Даже в тех провинциях, где римляне никогда не могли набрать ни единой когорты, мусульманская армия пополнялась перебежчиками с такой быстротой и легкостью, что ясно показывало: именно правительство, а не климат, дает или отнимает мужество.
Подчинение Босры вскоре сменилось атакой на Дамаск, один из самых процветающих и удачно расположенных городов Сирии, хотя до того времени история империи едва ли упоминала о его существовании. Однако осада Дамаска привлекла внимание Ираклия, который, вернувшись четыре года назад из персидских войн, вновь погрузился в изнеженность, из которой его прежде на короткое время вывел столь поразительный порыв. Он собрал армию, которую арабы утверждали, насчитывала семьдесят тысяч человек, но сам не повел ее. Его полководцы попытались снять осаду Дамаска, и в роковой битве при Аджнадайне 13 июля 633 года судьба Римской империи в Азии была решена. Ираклий так и не оправился от поражения, в котором, как утверждают, его армия потеряла пятьдесят тысяч человек.
Падение Дамаска после осады, длившейся год; взятие Эмесы и Гелиополя (Баальбека); новая победа над греками на берегах Иеромаха (Ярмука) в ноябре 636 года – все это привело к атаке на Иерусалим, где две религии, казалось, сошлись в прямом противостоянии. Вся христианская Европа обратила взоры к святому городу, видя в местах, где Христос жил, страдал, и особенно в церкви Гроба Господня, материальные залоги торжества своей веры. В течение четырехмесячной осады религиозный энтузиазм осажденных не уступал энтузиазму нападавших: стены были покрыты крестами, знаменами, освященными священниками, и чудотворными образами. Но это рвение оказалось тщетным. Софроний, патриарх Иерусалима, руководивший обороной, был вынужден предложить капитуляцию, однако соглашался открыть ворота города лишь при условии, что повелитель правоверных, халиф Омар, лично прибудет принять этот драгоценный дар и скрепит капитуляцию своим словом.
Иерусалим, одинаково священный в глазах мусульман и христиан, казался старому сподвижнику Магомета достойным того, чтобы халиф совершил к нему благочестивое паломничество. Омар отправился в путь, но на том же красном верблюде, который вез его, властитель Аравии и большей части Сирии и Персии вез весь свой багаж: мешок пшеницы,