Я тоже удалился, жалея старика, оставив повара Гурджо за бутылью одного из прекраснейших грузинских вин, выдержанного в наилучших традициях рекламных реплик. Такие вина пьют лишь с глубокого горя. Когда солнце зашло, а обида повара Гурджо осоловела, он распилил кусок черничного пирога, вкусил его, но к своему удивлению не сплюнул подобно остальным, а с вниманием своего жева продегустировал, затем еще отрезал кусок и, макнув в соус, также закинул в рот с еще большей осторожностью, будто боясь наткнуться на инородное тело. Так и доел его целиком повар Гурджо, прихлебывая вино, не торопясь и вдумчиво. А о чем думал повар Гурджо – так и осталось загадкой.
Влекло меня на обеденный дрем, кое-как я доплелся до ЖБИ4. Помню этот поворот в сторону вокзального моста-перехода, как меня торопил с сумками дед, которому постоянно виделось все в катастрофических красках. Так, если мы шли на поезд, то непременно уже опоздали, а если приходили до прибытия, значит где-то поезд сошел с рельс как когда-то показывали в новостях.
С того самого моста, по всей видимости, спрыгнул вниз паренек с моего дома, Серега, повторив наследственное проклятие матери, по причинам отсутствующим в мире реальном, но, должно быть, весьма веским. Место здесь тихое, привлекавшее всегда всякого рода разбойников и маньяков, в ночном ветре наблюдавших из высокого ковыля своих жертв. То и дело раздавался женский визг, мужской ор.
– Прошу, пощадите, у меня больное сердце! – это наши пресловутые муромские молодчики метелят незадачливого лоха.
Ныне ЖБИ холодил пустотой, но, говорят, что где-то в ночи можно увидеть синюю искру, которую связывали мистическим образом с убийствами. Мол, синяя искра загорелась в ночи вызывая зло или возвещая о его свершении. В основном история начиналась и заканчивалась на этой таинственной синей искре. Я по-свойски зашел на территорию ЖБИ и увидел руины индустрии, всюду развал и запустение средь громад, труб и разбросанных плит, словно кости из трупов динозавров торчали из них арматурины. Не порушенное, но просто оставленное не у дел на кладбище рыночных неустоек. Меня окликнул грубый голос: повернувшись, я никак не ожидал определить в его обладателе человека в сварочной маске; хотя кому еще здесь место? В голосе его звучала сталь с примесью чугуна. Сварочный аппарат в его руке гневно рявкнул, будто пес, предупреждающий чужака.
– Я лишь затем пришел, чтобы искать помощи, – стал придумывать я, – старая водокачка дала течь.
– До меня уже дошли слухи, что ее починили, – встал он на пути моей хитрости и выхода из ворот.
– О, чтобы ее отремонтировать требуется мастерство лучшего из сварочных умельцев, – я чувствовал прищур за темным стеклом, пытающимся отцепить мою лесть от своей мнительности.
Кто за маской? Я предложил ему бутыль грузинского вина, которая юркнула в мой карман в суматохе ресторана и печали повара Гурджо. Должно быть за маской он расплылся в улыбке. Я рассказал ему о своем сытном