из погреба благородного Соверина. На самом большом столе, что придвинули к камину, дымилось блюдо с запечённым поросёнком; компанию ему составляли тарелки с ломтями оленины, купатами из дичи, всевозможными соленьями и сухофруктами, привезёнными из далёкой Мирны. Собравшиеся не решились начать пиршество без предводителей, но, стоило только Омме наполнить чашу брагой и воздеть её к полотку, как верные, бранясь и толкаясь, набросились на яства и принялись набивать полные щёки еды, столь отличной от пайков и пресной солдатской каши.
Первый тост прогремел за Юджена: верные славили имя проповедника и заливали восторг крепчаком. Второй раз пили за Омму и её стаю. Женщина выпила до дна, захохотала и чествовала соратников в ответ, в то время как Юджен предпочел цедить благородное вино по капле. Он стоял в тени Волчицы, наблюдая, как та лакает пьянящее пойло и становится всё меньше похожей на человека и всё больше – на зверя. Язык её то и дело облизывал угольные губы, краска растекалась, и лицо женщины всё сильнее напоминало злобную волчью пасть. Острые зубы впивались в мясо и рвали его с омерзительным чавканьем, но люди волчицы лишь одобрительно гоготали и подливали крепчака в её кубок. Верные Юджена, люди, которых он привёл из Рига, ели не меньше, но пили куда более сдержанно и смотрели на кутивших соратников с едкой смесью жалости и превосходства. Среди них был Фед; старый знакомый на полголовы возвышался над остальными воинами и угрюмо смотрел по сторонам.
Проповедник и глазом не успел моргнуть, как в зал совета, будто мотыльки на огонь, слетелись девушки: худосочные и пышные, шатенки и брюнетки, свежие и потасканные. Кто-то позвал на пир самых дерзких хельток, что не погнушались работать вскоре после массовых казней. Женский хохот разбавил гул мужских голосов и перекрыл даже визгливый лай Оммы, но та, казалось, была только рада подобной компании. Юджен был готов дать руку на отсечение: именно она решила устроить развлечение для своей честной компании.
– За Омму! – звучали тосты. – За Омму и её щедрость!
– За Омму и её ярость!
– Молчите уж, – смеялась та. – Мы стая.
Один из юдженовых верных не вытерпел и воскликнул:
– Ох, и горазды вы пировать! А завтра наутро как подойдёт ополчение с Гурима, что делать будете? Блевать на них с мерлонов?
– Мужик, а коли и так… Это будет жидкая скверна, что расплавит шлемы вр-р-рагов, – ответил ему какой-то бородач, и половина зала утонула в гоготе.
– Ведёте себя, как сброд, – сквозь зубы выплюнул Фед. – Нам бы услышать, каковы дальнейшие действия…
– Брось, Фед, – Омма подошла и облокотилась на правое плечо воина. – Мы все заслужили небольшую передышку, пра-а-авда? – мутный взгляд скользнул по полам одеяния Юджена. – Отдохни немного, проповедник. Ты это заслужил.
– За Юджена! – заорал кто-то. – За Юджена и его хреновы кости!
– Не по нутру мне шумные сборища, – ответил он одарённой. – Мне больше по душе тихие вечера у