отзывалась та и неторопливо протягивала руку к пеньюару из искусственного шелка с кружевными вставками по краю подола, и большие белоснежные груди ее величественно колыхались в разрезе атласной сорочки, мягкие, неестественно белые, словно лист бумаги, ляжки на долю секунды оголялись и тут же скрывались за кружевными складками.
Потом сидели на кухне женским полукругом. А я поминутно косила глаза в проем двери. В это время, в это редкое время мне удавалось краем глаза увидеть, как Александр надевает черное пальто, перебирая пуговицы, вытягивая вверх воротник и, обнажив на секунды холодный свет ноября, уходит в колющее искрами с неба предзимье.
– Знаешь, почему я на Ксюхе женился? – решил поделиться Вовка, когда я готовила себе великолепный студенческий обед – кашу из пакета, перемешанную с тушенкой. – Думаешь, потому что обрюхатил?
– Совершенно не интересно, – буднично ответила я, вытряхивая горячую гречку вилкой.
Он прошелся вокруг стола, пнув упавший кусочек хлебной корки.
– Потому что она – дура. Пригрели в доме покойничка Александра. Две идиотки.
Я прервала свое аппетитное занятие на мгновение. Смотрела, как Вовка достает из деревянной подставки нож. Лезвие блеснуло несколько раз перед его глазами, крутясь, прежде чем он вытащил из навесного ящика точилку и принялся старательно водить ножом по бруску.
– Не поняла, – выговорила, когда сумела овладеть голосом.
– Ну че не поняла… – Вовка провел пальцем по лезвию ножа, – С дурой-то очень даже хорошо жить.
– Я не об этом.
– А я об этом, – и Вовка заскрежетал ножом снова. – Баба – че оно такое? Она же должна перед мужем ползать. Понимаешь? Ползать. Хотя… – проткнул воздух ножом в мою сторону, словно выстрелил: – Куда тебе понять… Ты ж не баба. Как вы там с мышью серогорбой Ольгой говорите: ты – «барышня тургеневская».
– Почему ты назвал Александра «покойником»?
– У моего брата Васька́ – жена. Она у него в ногах ползает. Он ей ка-ак даст с ноги по заднице, – и грубый пинок в воздух изобразил. – А она ползает. Любит. Дура.
Я взяла остывающий пакетик из-под гречки и подошла к мойке, рядом с которой стоял Вовка.
– Отойди. Я выкину пакет, – сдержанно сказала.
Вовка вытянулся, отложив нож, и произнес мне в лицо:
– Ты бы не ползала.
Я бросила пакет прямо в раковину и быстрыми шагами вернулась к столу.
Вовка пристально смотрел на меня.
– Боишься меня? – ухмыльнулся он. – Зря. И покойничком зря интересуешься. Ты че думаешь, я не видел, как ты на него пялишься из кухни, как жираф?
– Я не пялюсь!
– А, ну да, простите великодушно: барышни не пялятся – барышни любуются.
– Просто он странный. А мне интересно просто, – оправдывалась зачем-то.
– Интересно знаешь что?
И он вышел из кухни, договаривая где-то из глубины прихожей:
– Интересно кошка ссыт – вся согнется и дрожит.
Тушенку я открывать, конечно, не умела – сил