сказала я, мотнув головой, челка упала на глаза, закрыв мне обзор. Тыльной стороной руки, белой от муки, я убрала челку и встретилась с испепеляющим взглядом Вовки. – Забуудь, – повторила и встала. Вымыла руки и, наспех вытерев, на носочках побежала наверх.
На столе стояла белая кружка с красным скорпионом. Я провела указательным пальцем по ее гладкой ручке, изогнувшей внизу кокетливое бедро, и беззвучно подняла.
Расположившись на качнувшейся кровати, прильнула к стене, повертела кружку в руках и, осторожно впечатав ее в желтоватые обои, прижалась к ее гулкой пустоте ухом.
В ней плыли голоса, как в раковине из глубины морской. Я закрыла глаза, словно в моей внутренней темноте есть свет, и я иду к нему с зажженной свечой, осознавая, что свет есть лик. И этот лик – лицо Александра.
Язык был незнаком, язык был знаками, змеиными языками пламени, ядовито ползущими по белому листу бумаги. Голос Александра, складывающийся в дивную музыку чужой культуры, не обжигал, а поднимал над. И я, прижавшись к раковине фарфоровой кружки, парила медузой. Над. Чувствуя убаюкивающее спокойствие. Над волнами. Не здесь, не в этой комнате.
Другой голос повторял отчетливое «Хан» как обращение. И я беззвучно складывала губы в странные слова, и они впитывались в меня – водой в ткань, тяжелели и опадали грузно. А на языке таяли сахарными искрами. И ментальная конструкция волнами смывалась. Но я знала ее в себе. Не понимала, но знала, что она есть. Как сгущение туч. Как предчувствие грозы.
На неожиданно распахнувшуюся дверь я вздрогнула и облегченно выдохнула, увидев, что это девчонки. На языке жестов показала вести себя тихо, но осознала, что они его не знают, и переиначила жесты на интуитивные и естественные.
Ольга закатила глаза, а Люда, кивнув радостно, схватила свою кружку, дунула в нее и присоединилась ко мне.
Но голоса смолкли в раковине. Я отстранилась от стены.
– Ну что? – полюбопытствовала Ольга, смотря училкой поверх очков, когда я поставила кружку на стол.
– Это было великолепно, – произнесла я наигранно-драматично и пожала плечиком.
– Ха, – выговорила Люда по-лягушачьи в свою кружку. – Я тоже актриса.
– Госпаади, где ваше болото, актрисы? – поинтересовалась Оля.
Сухая трава в «Портальной арке» горела быстрыми трещащими вспышками. Мы стояли дружным детским полукругом и наслаждались кратковременным чувством победы. Тимур был на голову выше меня и, подскакивая, казался гигантом.
– Ю-ху! – надрывался он.
– Красиво горит, – восхищалась Пупынина – моя соседка и одноклассница. Имя исчезло, растворилось во времени, потому что было очень простым. Простые вещи не помнятся – смешное и нелепое остается с нами навсегда.
Все наперебой говорили о том, как все круто получилось: удалось обмануть продавщицу и купить спички.
– Это мое пламя, – мой голос, голос семилетней девочки, показался чужим и далеким, и очень тихим – расслышала только Пупынина:
– Еще бы! Круто ты умеешь врать!
– Потому что я верю в ложь, – вдруг поняла я.
Перед глазами