матерясь по-черному.
Я понимала, что дверь не выдержит, и в ужасе соображала, куда можно спрятаться в нашей девичьей комнатке. Шкаф Григорий, несмотря на мощь и солидность, не внушал доверия видом тоненьких дряхленьких ножек.
Оксана завизжала: видимо, оборона прорвана. Я переключила взгляд с высокомерного пенсионера Григория на письменный стол, осторожно отодвинула стул –
Семена Семеныча – и на корточках залезла под столешницу, ударившись в спешке головой. Сидела муравьем под сказочным грибом, спрятавшимся от дождя, и тупо смотрела на носки своих пушистых тапочек. Водила по их махристой поверхности, рисуя узоры, и думала о том, чтобы меня не обнаружили в таком замечательном положении.
Но не прошло и пяти минут, как в комнату ворвались. Я скрючилась в комок, сжав в кулаке стальную шариковую ручку. Старалась не дышать, вслушиваясь в удары собственного сердца. Мужские ноги подошли вплотную к столу, остановились, и тут я увидела лицо, наклонившееся ко мне.
– Вылезайте, – сказал Александр, подавая мне руку.
И вытянул меня за руку. Как репку. И когда я уже стояла перед ним, растрепанная и красная, он добавил, глядя на мои сжатые в кулак пальцы:
– Вы ручкой Вовку заколоть хотели?
– А где Оксана и Вовка? – я бросила ручку на стол.
– С ней все нормально. Вовка тоже будет жить, – произнес без улыбки и резко отпустил мою руку.
И отошел на несколько шагов назад, отшатнулся словно.
– То, что будет ночью, – сказал. – Не пугайтесь. Больно будет совсем не долго.
– В каком смысле? Вы о чем?
– Простите заранее. Это вышло случайно.
– На чердаке исчезли! Теперь ночью пугаете!
– Я не пугаю – наоборот, говорю: не бояться.
– Вы достали со своими загадками!
Александр взялся за ручку двери, но тут же выпустил ее и потер лицо сверху вниз.
– Видите ли, мне все равно, что вы думаете, – сообщил.
Я схватила ручку со стола и бросила в него. Но и лицо его, и тело остались спокойны. Только рука резко взметнулась вверх и поймала ручку у самой груди. Александр отбросил ее на стол, она проехала по лакированной поверхности и остановилась у противоположного края.
– Объясните! – потребовала я, нахмурившись. – Я, честно, никому ничего не скажу! Григорий свидетелем будет, – пообещала.
– Какой Григорий? – Александр резко обернулся.
– Шкаф.
– То есть, по вашей логике, я должен рассказать о себе человеку, который называет шкаф «Григорием»? Серьезно?
Я закусила губу. Он как бы прав. О Григории надо было все-таки молчать. Логика в его словах неоспоримая. Но я не отчаялась.
– А знаете, – сощурилась я, – человеку, который называет шкаф «Григорием», лучше сказать все и сразу. Семен Семенович тоже свидетель. К тому же, он – мой главный защитник.
– Стол?
– Не-а. стул.
– Х, – Александр качнул головой – как-то странно качнул – жутковато. Черная малевичевская тьма в глазах вперемежку с болотом