страшно перечесть… – и вот на этом месте нервная система дала ожидаемый сбой.
Мы давились от смеха и повторяли: «Кончаю!». Женщина с качающимся цветком хмурилась и говорила долговязому сыну примерно нашего возраста, сидящему рядом с ней:
– Витюша, это нервное! Наверное, тоже на экзамен!
Женщина с проводками выскользнула из открывшихся на станции дверей, и я заметила, как она достала из кармана телефон и вытащила наушники из ушей.
Теперь Витя приходил к нам в дом и притаскивал соблазнительную гитару. Такую бесполезную для него. Но оказавшуюся волшебным предметом невидимки.
Играл на гитаре Витя плохо, пел и того хуже – брюзжание однотонное. Потом откладывал брякающий инструмент на кровать, протирал толстые стекла очков, в которых глаза его казались совсем крошечными, садился к столу с выстроенной китайской стеной из книг, пил чай с печеньками и осоловело косился на Ольгу.
И тогда Оля брала в руки деревянную, с гибкими гладкими формами гитару, снимала вытянутые заостренные очки и укладывала на острые маленькие колени послушный в ее длинных тонких пальцах инструмент. И невидимка выныривала из небытия и становилась богиней, из пены морской вышедшей…
Она сама была струной натянутой в тишине комнаты, такой прекрасной, одухотворенной, с колкими, чуть дерзкими нотками голоса, то мягкого и нежного, то резкого и дрожащего, то воспаряющего крылато над нами, над домом, над небом…
Невидимка из сказки, преображенная силой искусства животворящего. Из красок на лице – лишь те, что нарисовал Бог, но рисунок вышел в карандаше – холодное сияние льда. Две четких линии наперекор друг другу: рот – длинный и резкий, как слова, и нос – прямой и гордый – нос Цезаря Октавиана Августа. Высокий лоб, темные волосы, забранные в строгий хвостик. И вдруг на этом фоне прилежной ученицы консерватории – неожиданный вихрастый начес ото лба до затылка, пряди которого иногда выпадают в эмоциональном порыве, чтобы припасть к долгому бесстрастному рту.
Девушка-невидимка с волшебным предметом, преображающим ее. Со-творящим совместно с ней. Словно мир набирается красок и воспаряет. И Оля – центром становится, мирозданием пространства, вокруг себя осве́ченного.
В сказках волшебный предмет невидимки – нелепая шапочка. В реальности – гитара, с которой у Оли колдовство какое-то выходит – не иначе. Божественное творение.
На колдовские звуки заходил иногда Александр, предварительно постучавшись. Стоял в дверях, не проходя, застыв головой почти под потолком. С каменным лицом древнегреческой статуи с мыса Артемисион.
И когда гитара, всхлипнув, оглушенно замолкала под ударом искусных тонких пальцев Ольги, и она, словно очнувшись, вновь надевала очки, превращаясь в невидимку, Александр резко дергал ручку двери и выходил, сказав нарочито отстраненное «спасибо».
И я подходила к исполнительнице, прикладывала к ее удлиненным мочкам увесистые, с множеством красных брызг, серьги и аккуратно убеждала:
– Вот если бы еще сережки. Хотя бы разок…