если вы хотели куда-то доехать, то вам могли предложить только паланкин. Верхом имели право передвигаться лишь самураи – местная военная знать. Правда, купцам тоже разрешалось использовать лошадей, но исключительно для перевозки груза. Быки и коровы в хозяйстве крестьян имелись, однако на них только пахали, потому что японцы совершенно не употребляли в пищу молока и молочных продуктов*. По какой-то причине они считали это отвратительным и вредным.
Мяса эти люди употребляли немного, что было связано, судя по всему, с их языческими верованиями. Впрочем, в этом запрете на мясоедение иезуит так и не смог разобраться. С одной стороны, вроде как Будда – местный языческий божок – запрещал любое убийство. Но самураи-буддисты за милую душу резали друг друга и даже собственные животы. И как ни расспрашивал Гуштаву, он не нашёл ни единого внятного запрета на употребление как мяса вообще, так и отдельных животных, как это принято у мусульман или иудеев в отношении свинины, или у язычников Индии с их поклонением корове. Люди здесь не почитали в качестве тотема или фетиша ни одного животного, кроме разве что мифических драконов. И мясо они ели, будь то свинина, говядина, курица или конина. А некоторые не брезговали и собачатиной, уподобляясь отсталым народам Кореи. Но всё это было эпизодическим, что называется, от случая к случаю, никто не разводил животных на мясо специально. Посему и навоза – главного удобрения на полях – здесь почти не имелось. Некоторые крестьяне в прибрежных районах завели обычай засевать поля местной рыбой, мелкой и костистой, от которой в период миграций вода буквально вскипала. Её ловили всей деревней, набивали мешки и тут же опорожняли их на ближайшем возделанном участке. После чего по всей округе разносились такие миазмы, что Гуштаву неизменно изумлялся – как люди вообще могут жить в таких условиях. Впрочем, с последним обычаем власти активно боролись, видимо, даже привычный ко всему нос японца не мог вынести подобного зловония.
Однако запах был наименьшей из бед, с которыми столкнулся молодой иезуит. За те годы, что его наставники отсутствовали в Японии, здесь многое изменилось. Откровенно говоря, в определённый момент у него вообще возникли серьёзные сомнения в компетентности и даже здравомыслии руководства Ордена. Разумеется, такие настроения были сродни предательству, и да Кунья не раз просил у Христа прощения за подобные сомнения. Но как было не сомневаться? Ведь с самого начала, когда преподобный Франсиско Ксавье* в год 1549 от Рождества Христова, первым из людей Церкви ступил на эти земли, иезуиты находились во власти ошибочного, как считал Гуштаву, представления о здешних обитателях.
Отец Франсиск очень хорошо, как и подобает христианину, отзывался о местном люде и считал японцев лучшим языческим народом во всей Восточной Индии. Одна поголовная грамотность чего стоила! Однако его главный проводник и помощник в первых шагах истинной веры на этой земле, Пауло де Санта Фе*, будучи японцем, сам пребывал, судя по всему, во власти заблуждений. Так, долгое время