страха – лишь пара скачков этого чудовища, и он ударит лешего прямо в грудь.
И вот когда козёл оказался совсем рядом, только руку протянуть, Тэнгу выхватил откуда-то, вроде прямо из воздуха, небольшое черное полотенце, и подбросил его вверх. В полёте полотенце стало расти, превращаясь в огромный черный парус, вздулось под ветром и, опустившись на голову чудовища, окутало его целиком, от рогов до копыт. Спеленало. Все четыре конца соединились, связались узлом, превратив парус в мешок. Огромный козёл бился внутри, рычал и ревел, но пробить тонкую ткань не мог. А мешок начал стремительно уменьшаться. Уменьшался и оборотень внутри, и рев его превращался в козлиное блеяние. И вот мешочек стал маленьким, а писк тонким, как у мыши. Тэнгу небрежно поддел его одним когтем, покачал перед своим длинным носом, понюхал, а потом с силой швырнул о ближайший камень. И для верности наступил поверх огромной лапищей. Под подошвой слабо чавкнуло.
Потом леший повернулся к мальчику и бухнулся на колени:
– Благодарю тебя, Като Рюноскэ, что предупредил меня. Если б этот нечестивец застал меня спящим, кто знает, чем бы дело кончилось. За мной должок останется.
Зашумели крылья, взлетел Тэнгу, исчез в ночном небе.
***
Спутница Рюноскэ едва шла, мальчику пришлось подставить ей плечо и поминутно повторять: «Немного осталось, потерпите… Скоро доберемся… Все напасти позади, впереди мой дом, там вы останетесь, сколько захотите… Вам больше не придётся бродить по дорогам… Потерпите…» Но видно, от дороги и от пережитых страхов женщина совсем лишилась сил. Оставить её и сходить за помощью он боялся. Вдруг пока он ходит, несчастная замерзнет насмерть. Нут, пусть медленно, пусть с трудом, но они дойдут вместе.
Шажок за шажком они преодолевали казавшийся бесконечным путь: лес, поле… Вот и край деревни. Совсем немного осталось. Рюноскэ открыл калитку. Едва он отпустил свою спутницу, как она упала во дворе и, кажется, потеряла сознание. Он похлопал свою спутницу по щекам, но глаза её были закрыты, а дыхание едва вырывалось из полуоткрытого рта. Надо было войти в дом, позвать на помощь. Но он почему-то не мог расстаться с этой безымянной женщиной, с которой его свела судьба.
– Бабушка, дедушка! Помогите! – закричал он, – скорее.
Его услышали. За ставнями забрезжил свет, он пробился сквозь щели между створками, и от этого слабого лучика на сердце мальчика стало тепло: они всё-таки добрались до дома.
Потом вокруг них хлопотали: тащили в дом, стаскивали мокрую одежду, растирали заледеневшие руки и ноги, переодевали в сухое. Бабушка причитала, дедушка сурово молчал. Наконец, хлопоты закончились, и Рюноскэ обнаружил себя сидящим перед столом, на котором стояли мисочки с гречневой лапшой и исходил па̀ром укутанный в войлок чайник. Его безымянная спутница кое-как причёсанная и одетая в старое бабушкино кимоно сидела напротив. Бабушка внесла в комнату масляную лампу с бумажным абажуром:
– Наш внучек вернулся живым и невредимым. Это же праздник. Пусть в доме будет светло.
Она