на поляне у самой рамы. Над столом кружили крупные мотыльки, на стенах горели запальские зеленые свечи и тускло светили лампы под потолком. Праздничный прощальный ужин был в разгаре. Медовая Голова распивала уже третий кувшин и постоянно подливала в бокал Лису. Он уже не спорил с ней, а покорно пил сладкий летний адамус.
Все были словно пропитаны радостью. Такой детской и бессознательной, беспечной. Внутри каждый понимал, что ужин прощальный, что скоро время расставания и новые приключения, встречи. И сейчас, не сговариваясь, каждый пытался удержать вокруг себя, продлить это чувство счастья – вот все они сидят за столом, и нет никаких тревог, страхов, забот, предсказаний, духов. Есть только они и чувство любви и единения парящее вокруг.
Люнара, болтая с Цитарой, рисовала в альбоме Лиса. На рисовой страничке медленно покачивались деревья, ветер перебирал высокие послушные травы. Цитара с восторгом следила за легкими линиями, появляющимися из-под тонкого угольного карандаша Сестры.
Медовая Голова была задумчивой, тревога и вопросы, которые трепетали внутри и рвались наружу, не давали ей покоя. Она словно заталкивала их поглубже, закидывала такилийскими лепешками, заливала адамусом.
Мидара из маленького бокальчика потягивала грушевое вино и закрывала глаза от восторга. Грушевое вино! Оно напоминало ей детство.
Люнара протянула через стол Лису его альбом.
– Держи. Не забывай о нас. Пусть эта роща будет тебе шуметь, напоминать.
Молчун смотрел на рисунок, и ему казалось, что эти деревья он знает, что где-то недалеко от них был его дом.
– У меня только пейзажи получаются, – виновато улыбнувшись, сказала Люнара, – портреты никак не выходят.
Лис, не говоря ни слова, открыл новую страницу и, пристально посмотрев на Люнару, стал живо водить карандашом по бумаге. Сестры привстали со стульев. Молчун старательно склонился над рисунком, а Сестры склонились сверху над ним. Такая тишина растеклась по комнате. Только Калева озабоченно вгрызался в ароматный ливрет, не проявляя никакого интереса к Лису и его альбому.
Молчун выпрямился. С маленькой рисовой странички на него смотрела Люнара. Рисунки Лиса не двигались, но изображение было настолько точным, что движение были не нужны.
– Ой! А меня, меня! Нарисуй меня, пожалуйста! – запрыгала на месте Цитара, похлопывая в ладоши.
Мидара вздохнула и, сев на свое место, вернулась к грушевому вину.
Лис открыл новую страницу, и принялся рисовать.
Не прошло и пары минут – портрет Цитары был готов. Медвежьи Сестры восторженно вздохнули, кроме Мидары, сосредоточенно потягивающей вино. Молчун бросил на нее осторожный взгляд и начал водить угольным карандашом по чистому листу. Люнара и Цитара одобрительно сопели, склонившись над головой Лиса. Когда портрет был готов, и Молчун повернулся в Медовой Голове и открыл новую страницу, Медведица внезапно запела. Она сидела, задумчиво опустив голову, перебирала вышитый край салфетки. Голос ее низкий мягкий,