гораздо лучше.
Федя между делом загляделся на ночное небо, поэтому заметил приближающийся храм совсем не скоро. Вдовин только раскрыл рот, чтобы обо всём спросить, но Гриша сам опередил его с ответом:
– Я попробую. А ты верь мне.
– Хорошо, – единственное, что произнёс молодой каретник.
Аксёнов первым слёз с коня, подошёл к самому входу в церковь и постучал.
– Совсем на паперти? – то ли с шуткой, то ли с удивлением выпалил Фёдор, слеза на землю и указывая на ступени.
– Чем чёрт не шутит, – усмехнулся в ответ Аксёнов, слегка подбоченившись.
– А тем, кто милостыню просит место где тогда будет?
– Да шучу я, господи, – махнул рукой юнкер и снова посмеялся.
– Не поминайте в суе! – послышался третий голос, и смех тотчас прекратился.
Из-за церковных дверей показался скрючившийся в три погибели седовласный старичок в дряхлой тёмной одежде. Он поднял на молодых людей свои белёсые от старости глаза, чтобы оглядеть ночных гостей.
– Батюшка, – начал было Григорий и хотел протянуть руки, как бы прося благословения.
– Не надо-не надо, – судорожно замахал рукой старичок, выходя на паперть, – я не в сане. Я тут так. Просто.
– Просто? – переспросил Аксёнов.
– Присматриваю за храмом на старости лет, а меня за это кормят тут, – пояснил пожилой мужчина.
Голос у него было скрипучий, но по-отечески добрый. Иногда гласные срывались с голоса на поток воздуха, но речь этого человека Аксёнов понимал.
Федя же стоял в это время позади своего друга, соединив руки за спиной, задрав голову к небу и немного покачиваясь туловищем из стороны в сторону. Выглядело это так, будто малого ребёнка не с кем было оставить, поэтому сейчас он дожидается пока мать, взявшая его с собой, покончит со своими делами.
– В притвор пустить не могу, – тряс головой старичок, – с утра литургия будет, мне вас выгонять будет некогда.
– Ну сослужи службу нам во имя Господа, – спокойным и сдержанным тоном просил Григорий.
У него всегда это получалось ловко. Разговоры он вёл статно, не позволял себе опускаться наколенные умоления или же наоборот доминирующие угрозы. У юноши было врождённое чувство такта, позволяющее ему вести диалог деликатно и тактично.
– Ладно, – махнул рукой смотритель, – уговорил. В пристройку вас пущу. Вон там сбоку видишь деревянную? А коли видишь, так ступай туда. Ежели найдёшь где там схорониться, то воля твоя – оставайся.
– Спаси тебя Бог, дедушка, – улыбнулся ему Аксёнов и отошёл к товарищу.
– Погоди, – прищурился пожилой мужчина, – а это с тобой кто?
– Это? – юноша взглянул на товарища, – друг мой сердечный. Пусти и его во славу Божию.
– Бог с вами, – снова согласился старичок, – идите-идите.
С этими словами и кряхтением старик снова спрятался за деревянными дверьми.
– Ай да Гриша! – улыбнулся Вдовин, похлопывая друга по плечу.
Юноша на это только смущённо пожал плечами и открыл дверь пристройки. Лошадь