и держа его за талию, Фёдор отвёл друга обратно вглубь и снова приблизился к двери:
– Меня авось и не узнает. Темно же было.
– Нет, Феденька! Ты не можешь…
– Ну что ты, как на войну меня отпускаешь, Гриш, – добродушно улыбнулся ему Федя и наконец вышел наружу.
Аксёнов остался один. Он смиренно присел обратно на сено и, чтобы отвлечь себя, стал слушать колокольный звон, оглашающий о том, что утренней литургии подошёл конец. Только… колокола пели не сверху, как ожидалось, а где-то сбоку. Это было слегка странно. Но юноша не мог вылезти и посмотреть. Страх снова сковал его.
Проявился он, когда Григорий вздрогнул от звука открывшейся двери.
– Ну что ты, это же просто я, – с улыбкой вошёл внутрь Вдовин, держа в руках что-то.
Закрыв дверь, он сел рядом с другом и наконец раскрыл ладони.
– Ого… ты как же достал то? – удивился Гриша, трогая пальцами просфору.
– Так около храма же. И как ты сам вчера сказал, – молодой каретник даже скинулголову, чтобы изобразить размышления, – язык до Киева доведёт, не так ли?
– Всё так, Феденька, – наконец улыбнулся ему Аксёнов.
– И воды принёс, – продолжил Вдовин, протягивая юноше посуду со студёной влагой.
– Федь… только… просфора одна, вода одна, как поделим то? – вместо того, чтобы принять чашку, спросил Григорий, поднимая на товарища глаза.
– Знамо дело как. Всё тебе принёс, – будто и не ожидал вопроса Федя.
– Нет, так не пойдёт, – покачал головой Гриша, отвергая воду, – меня хоть кормили, а ты совсем… Феденька, сердце моё будет болеть, если этого не съешь именно ты.
– Пополам давай, – упирался тот.
– Будь по-твоему, – выдохнул юнкер.
Чтобы не просыпать и крошки от плоти Христовой, друзья сделали так: сначала откусил от просфоры, размером с пол ладони Фёдор, а оставшийся кусок вложил себе в рот Аксёнов. Затем поочерёдно они отпили воды.
– Перекрестится надо что ли… – произнёс вслух Григорий.
– Надо, Гриш, – заверил его товарищ.
Тогда оба молча перекрестились и одновременно, без команды, вздохнули.
– Чего вздыхаешь ты? – первым спросил Федя.
– А ты? – слегка улыбнулся ему Гриша.
– Я-то просто, а вот у тебя вздох тяжёлый был.
– И то верно.
– Так что же на сердце у тебя?
– Не знаю, Феденька, как сказать… – юноша снова вздохнул и слегка отвёл взгляд, – как дальше то быть? Из Москвы бежать мне? Или тут схорониться? А с тобой как быть?
– А со мной что? – изобразил удивление Вдовин, но всем нутром своим был рад последнему вопросу, да так, что сердце пело.
– Не хочу с тобой расставаться, Феденька, – нежно произнёс Аксёнов и улыбнулся ему, – всех ты мне заменил.
– А Миша твой как же?
Молодому каретнику самому стало изумительно, что он вспомнил про другого товарища.
– Точно, Мишель! – воскликнул юноша, – про него совсем забыл! К нему что ли поехать? К тебе на станцию.
– Отчего бы и нет? Здесь тебе в любом случае сидеть негоже.
– В