Ельцина, тут же почему – то, торопливо расформировали колхоз. Короче, за – бол – тали тогда глубинный народ. И он после, никому не нужным стал. И это, сорок пять лет. Получилось, у него кончилась жизнь. Как и у многих в этом сообществе людей. И ради чего? Да и зачем надо было разрушать страну? Один раз ведь страну, уже ломали в начале века. Что вышло? Расстрелы, лагеря, Колыма, цензура, да и побег лучших людей за рубеж. Неужели? Снова, это повторится?
«Ладно, – бубнит снова он. – Пора и мне спать».
Поднявшись к себе, он тут же ложится на постель и мгновенно засыпает.
*
А утром, когда он спустился по подъездной лестнице, чтобы бежать в редакцию, старая, с бородавкой на носу, дежурная вахтерша, студенческого общежития, тетя Маша, вручила ему письмо мамы. Так как он торопился, выхватил из её рук на ходу это письмо, из рук вахтерши, выскочил на улицу. Пока шел, направляясь в сторону редакции, на ходу вскрыл письмо. И с первых же строк, чуть не свалился, на притертый подошвами на серый асфальт тротуара. Не поверил, что там прочел. Остановился, углубился к чтению. Поверить этому было трудно. Перед ним поплыли, словно в тумане: дома, строения, люди, идущие впереди него. И упал бы, если бы сзади его, в это время, вовремя не поддержал своим плечом, догоняющая его, какая – та молодая девушка. Ну, на глаз, в возрасте, можно было дать ей двадцать, можно, и двадцать пять. Сама, в ярком черном юбке и в сером пиджаке. Через плечо у нее, еще висела пухлая, серого цвета, как и её пиджак, сумочка. Ну, там у нее были, наверное, все причиндалы женской принадлежности, с которыми пользовалась по надобности вне дома.
Стояла, тихая, такая мягкая осенняя погода. Ни жарко было, и не холодно, и даже, не сыро. Да и ветра никакого не было, что удивительно. По голубому ясному небу скользили, или все же, лениво выплывали с боков, со стороны севера и юга, рванные белесые облака.
– Что с вами? – вопрошающее обращается к нему эта девушка, все еще удерживая его своим плечом. – Вам, молодой человек, плохо?
– Сейчас пройдет, – мямлит он, смущенно. – Голова закружился. Вы извините меня. Я, наверное, вот тут на траву пока присяду. А то упаду. Не пойму, что это со мною? Вам же тяжело поддерживать меня своим плечом.
–Глупость не говорите, – говорит она ему. – А ну, дайте, что там у вас? Вас же качает. Понятно. Какая – то Мария Петровна пишет. Кто она вам?
– Соседка моей мамы.
– Вашей мамы? – таращит она глазами на Куренкова. – Да ведь тут написано, что похоронена она, еще десять дней тому назад. Сегодня, какое число? Постой. Дай вспомню. Так… Конец сентября. Письмо, по штампу печати, прошло уже пять дней. Получается, точно… Сегодняшним днем, пятнадцать дней, как твою маму похоронили. Сиди, – рычит она на него, с волнением в голосе. – Сейчас я сама прочту адресованное тебе письмо. Тут пишется, что твою маму, будто кто – то отравил. Это кто? Так Мария Петровна пишет. Так… Дальше. Тут еще… Вашего отца, так и написано, «милиция трясет, приехавшая из района». Нет, тебе… а, да, Володя, срочно самому надо ехать на родину.