красуется широкий проход. И нет сомнения: он вырезан из другой реальности.
Где солнце не скрывается за горизонтом, где нет голода и боли…
Где нет смерти, и любого человека можно вернуть.
В груди защемило.
Зигват глазами отыскал сына.
Тот под действием волшебного света начал меняться: исчезли чудовищные бугры на лице, кожа приобрела естественный вид, пропала молочная белизна из слепого глаза. Культя под ирреальными лучами другой превратилась в здоровую руку.
Не верится, что этот невероятно красивый мальчик еще несколько мгновений назад был уродом.
Брошенный на полу мешок Налая зашевелился. Из открытого кармашка показалась сначала лапка, а затем – недовольное морда обезьянки.
Аузян возродился.
Зигват и сам ощутил себя иначе.
Рана на ладони затянулась, бок перестал болеть. Вернулись силы.
«Получилось! Получилось!» – радостно закричал внутренний голос.
И, наверное, впервые за двенадцать лет выступили предательские слезы.
Но Зигват не стал их сдерживать. Разрешил себе наконец дать волю слабости, дать волю эмоциям.
«Я сдержал обещание. Мы дошли».
Больше ничего не боясь, Зигват схватил сумку с обезьяной, подошел к сыну, свободной рукой поднял его и шагнул в круг света.
Вошел в свой новый дом.
– Просыпайся…
– Зигват? Мне снился страшный сон. Пламя… Налай, мой мальчик… Он…
– Тише-тише. Всё хорошо. Вставай.
– Где мы?
– Где тебе всегда будут рады.
– Ты выглядишь таким счастливым.
– Яла, любимая, пойдем к Налаю. Я бы хотел тебе кое-что рассказать. Одну историю…
Черное пламя
Памяти Кэнтаро Миуры
Глава 1
(1)
За великим счастьем всегда идет великое горе.
И хотя разум протестует, требует привести логические доводы, однако сердце знает наверняка – за счастье приходится платить.
Именно поэтому руки мои скованы цепями, а левую ногу надежно держит металлическая цепь, оканчивающаяся тяжеленным шаром.
Полумрак полнится всеми оттенками теней – серыми, антрацитовыми, черными.
Но рассматривать здесь нечего: подземный колодец в три шага длиной и в четыре шага шириной, сырая циновка на полу, ведро для естественных нужд и… признаться, всё.
Свет над моей головой закрыли толстой деревянной перегородкой – солнечный шар, Глаз Баамона, я увижу только завтра утром.
Если позволят. И если повезет.
От здешней сырости моя одежда влажная, неприятно липнет к коже – и потому согреться не выходит, челюсти выстукивают ритм лихорадки, а пальцы не желают слушаться.
Озноб со мной до тех пор, пока я не вылезу из колодца и не окажусь на поверхности.
Я закрыл глаза.
Мысли, точно пустынный вихрь, крутятся в смертоносном танце.
Еще три дня назад меня принимал нокронговский царь.
Еще три дня назад я жил в прекрасном дворце, где слуги поили меня самыми дорогими винами.
Еще