был виден купальский костер на пригорке. Где-то сейчас молодой господин, которому я так и не отдала оберег, что делает? Ему, вихрю, в заветную ночь тоже должно быть тревожно и тесно под крышей. А если выйдет из замка, пойдет в лес?
Я представила себе склон Шрекенштайна весь в искрах цветущего папоротника: словно я иду сквозь высокие, по пояс, заросли, искры-цветы падают мне на руки, на подол, путаются в волосах. Будто бы молодой граф идет рядом, улыбается своею кроткой улыбкой, а искры папоротника россыпью звезд светятся на обереге, что висит у него на груди… Искры кружат, подхваченные вихрем, танцуют в ночном воздухе под медленную песнь луны. И радостно оттого, что все будет хорошо, что я все сделала правильно.
Пусть себе Зденек говорит что угодно: оберег и святому пригодится. Святых на земле мало, а коли людям их вовсе не беречь… Отца Матея послушаешь, так и не берегли никогда, а наоборот: того убили, ту замучали… А я вот постараюсь так сделать, чтоб молодой господин жил долго, и беды его стороной обходили: на то я и ведьма.
Завтра пойду в замок – была не была. Чего мне бояться?.. А сейчас вернусь к ребятам, только вот посижу немножко…
Я села на мягкий мох, привалилась спиной к стволу. Возле костра что-то пели, – слов отсюда не разобрать. Как же это, должно быть, красиво: цветы папоротника, летящие вслед за вращением вихря…
***
Когда я открыла глаза, костер на пригорке уже не горел. Темно не было, – высоко-высоко в небе стояла луна – ровно половинка, словно отрезанная огромным ножом. Вдали резко крикнула ночная птица. Неужели я задремала в лесу в купальскую ночь? Вот дура! От досады слезы закипели на глазах. Я встала и побрела к опушке, – чего уж теперь, кончился праздник… Стволы, стволы – огромные-то какие, и подлеска никакого не видать – странно, на опушке-то…
Я вышла на открытое место – и поняла, что оно мне совсем не знакомо. Вместо пригорка на речном бережку открылась ярко освещенная луной дорога, по обеим сторонам которой тянулся лес. Вдали снова крикнула птица. Я оглянулась по сторонам. Страшно почему-то не было, оберег на груди отдавал нежным, словно живым, теплом. Если это какой-то кусок Австрийской дороги, то она выведет меня к деревне, – только в какую сторону идти?
Я пошла направо – просто наугад.
– — – — —
*Песня группы The Dartz.
Глава 12. БЕСЧЕСТИЕ
Если бы эта гора и этот дуб могли рассказать о том, что видели, а хоть кто-то из потомков Адама и Евы имел бы достаточно чуткие уши и сердце, чтобы понять их речи, – люди узнали бы много такого, до чего додумаются лишь столетия спустя. Если бы достаточно чуткими слухом и душой обладали все люди без исключения, – мир, наверно, не знал бы ни горя, ни войн. Однако, так уж повелось с самого начала: обретя разум, мало кто обрел сердце, да и разумом привыкли пользоваться далеко не все. Так было проще: мир воспринятый и осмысленный чуть больше, чем все привыкли, оглушает и дает ощущение жизни со снятой кожей, а кому это понравится?
Он