наполнились военными. Они шли молча, с лицами, высеченными из гранита. В их глазах не было ни страха, ни надежды, лишь холодная решимость и фанатичная преданность долгу. Они смотрели сквозь меня, словно я был невидимкой. Я чувствовал себя чужим на этом празднике смерти.
Наконец, я добрался до дверей военного корпуса. Здесь напряжение достигло апогея. Я ощущал на себе десятки взглядов, полных ненависти и презрения. Словно я был предателем, вторгшимся на святую землю воинов.
Внутри царил хаос. Генералы, полковники, капитаны… Все они метались по коридорам, размахивая картами и выкрикивая приказы. Они готовились к последней битве. И мне казалось, что я – лишний на этом поле брани.
Я прошел мимо нескольких кабинетов и остановился у двери с табличкой “Генерал Герхардт”. Этот человек был моей последней надеждой.
Я постучал в дверь и, услышав хриплое “Войдите”, вошел внутрь.
Кабинет генерала Герхардта был завален бумагами. Они лежали на столе, на полу, на стульях… Казалось, что их не убирали годами. В воздухе висел запах старого табака и дешевого коньяка.
Генерал Герхардт сидел за столом, склонившись над картой. Его лицо было измученным и усталым. Седые волосы торчали в разные стороны, а глаза были красными от бессонных ночей.
Он поднял голову и посмотрел на меня. В его глазах я увидел боль, разочарование и ненависть к себе. Он был человеком, сломленным войной.
Генерал Герхардт был одним из самых талантливых военачальников Ларвении. Но в прошлой войне, под его командованием, погибло много солдат. Его обвиняли в некомпетентности, в ошибках, в предательстве. Его позор не отмоется никогда. И сам он себя за это ненавидит.
“Штейнель,” – прохрипел он. “Что тебе нужно?”
Он не был рад меня видеть. Но я знал, что должен поговорить с ним. От этого зависела судьба Ларвении.
Герхардт уставился на меня, словно пытаясь прочесть мои мысли. “Штейнель…” – пробормотал он, и в его голосе прозвучало что-то, похожее на усталую нежность. “Харальд, это действительно ты?”
Он встал из-за стола и подошел ко мне, протягивая руку. “Сколько лет, сколько зим…” Его рукопожатие было крепким, но в глазах стояла грусть.
“Герхардт,” – ответил я, пожимая его руку. “Рад тебя видеть. Хотя и при таких обстоятельствах…”
Я знал Герхардта много лет. Мы были друзьями еще до войны. Вместе учились в университете, вместе мечтали о будущем. Но война изменила все. Она сделала его генералом, а меня – дипломатом. Она развела нас по разные стороны баррикад.
“Знаю, знаю,” – вздохнул Герхардт, отпуская мою руку. “Ты пришел с мирными предложениями. Ты хочешь остановить войну.”
Он подвел меня к окну, и его взгляд скользнул по раскинувшемуся внизу городу, словно ища там ответ. Голос его был тихим, надломленным: “Знаешь, Харальд… я тоже жажду мира. До глубины души. Слишком много смертей я видел, слишком много невыносимой боли… Война – это не путь, поверь мне. Никогда им не была и никогда не будет.”
Признаюсь, я был обескуражен.