куда…
– Но ты уверен, что это правильный вопрос?
Зима задумался.
Нет, он не уверен. Правильный или нет – пока непонятно. Однако – важный. Это уж точно!
– Ладно, пошли проведу. – Усатый взял Зиму за локоть. Они двинулись в сторону белого дома… Ладонь, пальцы усатого были крепкие, как у массажиста. Даже слишком. Зима расслабился. И почувствовал… что нет горба!
– А где горб мой?
– Горб твой исключительно в твоей голове! – усмехнулся усатый.
Зима облегченно выдохнул.
– Может, уже задашь свой вопрос, – вдруг предложил усатый (странно, но белый дом и не думал приближаться).
– Как это? Мы же не пришли. Мне же к Цент… к Джо надо!
– А ты думаешь, я кто? Я и есть «Центральный», – представился усатый. И подмигнул!
– Да ну?! – опешил Зима. Но тотчас и поверил.
– Самый что ни на есть. Итак? Каков твой второй вопрос?
– Как второй?!
– Ну, первый был про горб.
– Да… – смутно сообразил Зима. «Он что же, смеется надо мной?» – подумал с раздражением.
Усатый стоял, заложив руки за спину, и многозначительно улыбался:
– Итак?..
Зима напряг извилины. Сформулировать было непросто (к тому же мешал застрявший в голове горб), но он попытался:
– Почему лифт… именно сюда… какой-то 372-й…
– 327-й, – поправил усатый.
– Тем более! – Зима наконец собрался с мыслями. – Почему ты здесь, на 327-м? А что же тогда выше? Что там, на самом верху?
Усатый продолжал улыбаться. И вдруг хлопнул Зиму по плечу:
– А сам ты как думаешь?
***
Зима проснулся оттого, что больно ударился плечом: кажется, о железку, которая нужна, чтобы не свалиться, когда спишь. Он ехал на верхней полке, а это и неудобно, и раздражало.
Билет был куплен на нижнюю, куплен заранее, но без толку: в купе зашли громкоголосые, дородные чеченки; одна из них была с маленькой, почти невесомой девочкой (то ли дочерью, то ли племянницей), так что пришлось им всё уступить: и нижнюю полку; и общий столик, на который тут же и бесповоротно были выложены кавказские яства; и невозможность открыть (даже приоткрыть) окно. Вскоре стало не только тесно, но и душно.
А чеченская девочка (лет семи, наверное) всё равно мёрзла. И кушала еле-еле. Хотя вся еда была ради нее. Так, во всяком случае, показалось Зиме: ее напористые телохранительницы запросто смогли бы прожить без пищи дня четыре, не меньше! И, скорее всего, такое не раз с ними бывало во время войны. Так что попробуй им откажи в нижней полке!.. Впрочем, Зима уступил не из страха, а из жалости (и любопытства) к ребенку.
…Вот и сейчас, проснувшись (за окном был день, белые ленивые облака, храм невдалеке, точнее мечеть), Зима покосился вниз, на девочку.
Девочка смотрела на Зиму не моргая. Молча.
Ее мамы-тетки разговаривали на своём (Зима разобрал только что-то похожее на «Гудермес»), изредка поправляя на девочке шаль.
Зима смотрел на девочку, девочка смотрела на него. И вот стало казаться, что ей не семь