Она уже завоевала одну корону в Эпсоме. Если выиграет еще две, будет называться «трижды венчанной». Цена ее взлетит… – Рассказывать о лошадях Эдвард мог бесконечно, и Дермот подумал – надо его почаще наводить на любимую тему, полезно для душевного здоровья и веселого настроения.
Вскоре показалась утоптанная площадка, которую окружали строения из серого камня – длинные конюшни, короткие сараи, мастерские, кузня. Везде кипела работа: конюхи выводили лошадей, чистили, поили, вели подковать или на прогулку. Кто-то сгружал сено, кто-то подметал. За постройками виднелись открытые поля для выгула и тренировки животных. Конезавод, который процветает, заметно сразу: люди заняты, лошади лоснятся, территория прибрана. Процветание невозможно без любви к делу работников и без человека, который умеет дело организовать.
Завидев хозяина, подошел Стив.
– Выводи, – приказал Эдвард.
Тот кивнул, побежал в стойло и вскоре вывел арабского скакуна редкого для этой расы светлого окраса: он был дымчато-серый, на спине белый, с седой гривой и хвостом – действительно мираж, как бы, сотканный из тумана. Он нервничал от присутствия незнакомого человека: косился на Дермота, фыркал, перебирал передними ногами и встряхивал головой. Эдвард взял его под уздцы, погладил по шее. Узнав хозяина, конь притих и перестал бодаться.
– Я его жеребенком купил. Долго к себе приучал. Морковкой, сахаром, иногда и плеткой пришлось попользоваться. Арабы своенравные, дерзкие. Знают себе цену. Чужаков не подпускают. Мираж только меня и Стива признает. Ты сзади к нему не подходи, может брыкнуть, – предупредил Эдвард. – Если на Дерби себя хорошо покажет, к нему выстроится очередь из хозяев кобылок. Хорошие деньги принесет.
– Повезло ему, – негромко проговорил Дермот. – Осеменять кобылок – приятное занятие.
Стив хмыкнул и закрыл рот кулаком.
– Еще бы! – нейтрально отозвался Эдвард. – А вон и твоя лошадка идет.
Молодой конюх Робин вывел гнедую кобылицу.
– Посмотри на нее… – сказал Эдвард с восхищением. – Такие животные – гордость моего конезавода.
По знаку хозяина Робин провел ее по площадке, чтобы показать во всей красе. Зрелище было замечательное, на него оглянулись все присутствующие – и люди, и лошади. Мечта шла с величаво поднятой головой, в ее осанке и поступи чувствовалась врожденная женская грация. Так ходят женщины, предки которых снискали воинскую славу и за свободу отдавали жизнь. Их подвиги стали легендами, а фамилии занесены в летописи старых замков.
Мечта знала, что хороша. Она неторопливо вышагивала, давая насладиться собой каждому, кто понимал в высшей лошадиной красоте и гармонии. Она и была гармония. Ни одному художнику не удалось бы передать ее насыщенного коричневого цвета – он сиял, переливался и ускользал. Скульптору не стоило и пытаться запечатлеть в неподвижном камне ее крепкие мускулы, которые волнами перекатывались под тонкой, шелковистой шкурой. Вся она блестела