нарушают. Надо поесть, как следует, и жаль, что нельзя наесться на неделю. Неизвестно, сколько еще она проработает в коттедже, наверное, недолго, а жаль, здесь работой не загружают, а кормят, как на убой. Сестра Эмма тоже чувствует, что кончается их райская жизнь, сидит, молчит, давно она не была такая неразговорчивая.
Эмма поковыряла в тарелке, которую Роналд наполнил щедрой рукой, кое-что пожевала и отставила.
– Все разъехались, совсем здесь пусто стало, – со вздохом сказала она. – Одиноко. Тихо. Детских голосов не слыхать. Бывало, если погода хорошая, Кэти с Молли с утра в саду гуляют. Или по лужайке наперегонки носятся. Кричат, хохочут, Хорни от радости визжит… Хозяйка со мной любила поговорить. То спросит – как это я белье крахмалю, что оно чистотой сверкает. Или – как джем варю, что каждая ягодка цела. Уважала меня. И я ее. Хотелось каждый день их чем-нибудь вкусненьким накормить. Жизнь текла, хоть и не так бурно, как в городе, но одиночества я не ощущала. А теперь Даунхилл обезлюдел. Боюсь, уволят нас за ненадобностью. Нора уехала. Гувернантка с детьми тоже. Если они сюда не вернутся, коттедж хозяину держать ни к чему.
– Да погоди ты плакаться, – сказала Мириам. Она доела мясо, овощи, облизала ложку. Ее круглое лицо излучало довольство. Когда желудок сыт, печалиться неохота. – Все не так грустно. Думаю, девочки скоро вернутся. Их вещи здесь – игрушки и остальное. Вот увидишь, через пару дней приедут твои Кэти и Молли. Снова станет шумно. Отдыхай сейчас, пока тишина
– Ой, не знаю, – снова вздохнула кухарка. Она поставила локоть на стол, подперла щеку. Взглянула в окно на сгущавшиеся сумерки, и стало совсем грустно. – Чует мое сердце: грядут перемены. А все из-за того ограбления. До сих пор не могу поверить, что Дороти в нем участвовала. Как только решилсь? Хозяйка ее не обижала. Платила вовремя, выходные давала, в церковь отпускала. Ах, неблагодарная…
– Чужое воровать – грех большой. Тем более в доме, где живешь. Ну, в тюрьме ее отучат. Мне соседка говорила, Дороти скоро в Австралию отправят. На вечное поселение.
– Ой, ужас! Там же людей совсем нет, одни звери и пустыни.
– Она же не одна поедет, вместе с другими заключенными. Бандитами и ворами.
– Может, там, наконец, мужа найдет.
– Найдет, – угрюмо сказал Роналд. – И не одного. Там женщин не хватает, бандюки ее на куски разорвут.
– Пусть радуется, что не повесили ее, как братца, – сказала Мириам. – Майк уже два дня как на веревке болтается. В Пентонвилле с такими не церемонятся. Наденут маску на морду и заставляют ходить по веревочке, а кто сопротивляется, тому плеткой по спине. Кому повешение дают, в тот же день исполняют.
– Ой, не надо про покойников на ночь, а то приснятся, – попросила Эмма. – Может, я и впрямь зря беспокоюсь? Нет, не зря. Коттедж они рано или поздно продадут. Рон слышал, как перед отъездом Нора о какой-то продаже разговаривала с полковником.
– Не знаю точно, о чем шла речь. Я ее вопрос слышал, когда мимо проходил: как лучше продавать через биржу или через газету. – Роналд не разделял опасений жены