Дуная отцу, а заодно и нам. Иван Васильевич, выслушав взволнованный, сбивчивый рассказ сына, очевидно испытывая невольное облегчение оттого, что его-то как раз там и не было (хотя бывал он там частенько), иронически подытожил:
– Значит утёрла Паша нос мужикам, – и персонально Михаилу, как старшему из нас, имея ввиду Пашину ловкость и сметливость. – Учись, сынок… Кругом нужна сноровка, кругозор и смыкалка.
Говорил всегда именно «смыкалка», а не смекалка. Так ему казалось правильнее…
Мишка, похоже, урок запомнил. И значительно позже, оказавшись в подобной ситуации, хотя, конечно, полегче, не сплоховал.
МИКЛУХА
История сего замечательного в сельской летописи места продолжилась этим… городским… бабкиным внучиком. Затейливая судьба которого вернулась к Голубому Дунаю, где так счастливо выхватила мальчишку из холодных объятий бездны баба-мужик, нашедшая в себе мужество и решимость рисковать и своим безоглядным унижением заплатившая за жизнь двух пацанов.
Появился он снова в Терновке уже пареньком-девятиклассником. Посередине учебного года.
(В девятом же, но параллельном классе, учился дружок мой – Иван. И продолжение этой истории я знаю уже с его слов).
Что-то произошло с родителями этого паренька. Какое-то несчастье. Никто из школьников, как обычно, не знал подробностей. И никого из сверстников этот вопрос особо не интересовал. Но всем и без того было видно, что с парнем не всё ладно. Будто что-то угнетало, лишало активной жизнерадостности. Был он слегка заторможенный, что ли. Везде опаздывал и явно недобирал в юношеской эмоциональности. Иногда про таких говорят (в данном случае в буквальном смысле оправданно): «как в воду опущенный». Одноклассников не сторонился. Но как будто сам подталкивал себя к общению и даже проявлял какое-то понуждённое любопытство к жизнерадостным и азартным проделкам сверстников. Эта лёгкая приторможенность и неадекватность рядом с попытками ничем не отличаться и быть «как все» не вызывала понимания и доверия в сплочённом притёртом классном коллективе. Над парнем стали посмеиваться. Едва заметные странности превращались однокашниками в объект издёвок и анекдотов, подчёркивались, доводились до абсурда. Элитой старших классов новичок был отвергнут как предмет инородный, недотёпа и чудак. И дружбу водить ему приходилось с совсем уж неяркими фигурами. Теми ж жалкими троечниками. Никчёмными троечниками… Троечник троечнику – рознь! Не теми иногда необузданными прогульщиками, протестными хулиганами и стервецами – так сказать – подростками своенравными, трудными по причине своей внешкольной взрывной энергии свободолюбия. А как раз наоборот, – бесцветными, безынициативными и неспособными вообще. Которых педагоги определяли одним словом: «недалёкие».
Но сам парень учился очень хорошо, в общем, и не прилагая к тому особых усилий. Наверное, сказывался багаж –