чтобы те её не унесли. Оттого и убитых ели, чтобы их ведуны не оживили и подменышей из них не сделали. Да и то не целиком, а только самые важные части – сердце, печень, мозги да мясо со стёгн, чтобы ходить не могли. Но и так уж давным-давно не делают. А то, что с матерями…
Глаза невольных слушателей, ехавших рядом, тут же сластолюбиво замаслились.
Зря! Ничего такого он им не расскажет.
– Обычай раньше был такой – если умирал или погибал какой муж, на тризне все мужчины племени его вдов яли – богам показать, что их под свою опеку берут. Ну, иногда и выходило, что сыновья – матерей… А сейчас если смотреть… По весне, перед началом сева, вождь каждого рода проводит священный обряд соития с главной жрицей Макоши, на добрый урожай. И часто так оказывается, что это – сын и мать. Но в том греха нет! Ритуал, без которого всходов не будет! Вот и всё! А у вас разве не так?!
Последовавший расплывчатый ответ оставлял много простора для фантазии. То ли есть такие обычаи на Черноградских землях, то ли нет.
Такие вот разговоры – о нравах и обычаях разных народов, занимали у Волчени и княжича в дороге большую часть времени.
Вот уже пятый день.
Иногда, как сейчас, они вызывали немалый интерес у всех остальных членов отряда. Но большей частью те ехали чуть позади – слушая двух других спорщиков – суровую воительницу Раду и щербатого гридня по имени Огура, постоянно обсуждавших плетение виршей. И тогда с ними оставался один только воевода.
Его звали Шебарша. Кроме того прозывали Пустельгой. И, как путник уже успел понять – тот был едва ли не лучшим бойцом среди всех, кого ему доводилось встречать в своей жизни. Для этого вовсе не обязательно было видеть его в сече. Достаточно просто понаблюдать, как он двигается. Например, когда садиться верхом.
Вот только витязю вряд ли были интересны их разговоры. Счастливая встреча с этими людьми на излучине Клязьмы пять дней назад закончилась судилищем. Точнее его подобием. На полноценную тяжбу то, что там произошло, вряд ли тянуло. Не было ни положенных для такого дела свидетелей, ни честных мужей, ни капища поблизости. Зато на стороне проезжих людей была сила.
Впрочем, Волченю всё это вполне устроило. Не давая времени опешившему от резкой смены обстановки Лутоне прийти в себя, он обрушил на того целый водопад обвинений. А тот смог лишь промямлить в ответ нечто невразумительное, снова голословно обозвав беглеца бойником, который лишь выдаёт себя за травника. А на деле людей режет куда легче, чем траву. Для наглядности тот даже указал на два мёртвых тела, лежащих на гальке. Впрочем, особого впечатления это не произвело. Да и убийство при защите жизни и свободы княжич доводом против обвиняемого не посчитал.
А вот прозвучавшее слово «травник» вызвало среди его людей странное оживление. Как тут же выяснилось, та самая суровая воительница была у них кем-то вроде лекарки, и неплохо разбиралась в растениях. Ей предложили проверить состоятельность Волчени в этом