к третьей, но что уж поделать – сегодня он был вынужден прийти сюда с приличным запасом времени. Искры по-прежнему бежали по перегретой нервной системе, ноги гудели, и ступни начинали наливаться тупой, ноющей болью.
Круэль подошёл к первой попавшейся лавке и опустился на неё. Вытянул неприятно саднящие ноги, запрокинул голову назад и закрыл глаза, чувствуя, как оседает мелкой пылью на лице мгла. Мелкие влажные точки тысячами, сотнями тысяч оседали у него на лице, и он представил на мгновение, что для этих точек он, наверное, как Порода, основа, а он может взять и ладонью сбросить их всех в Бездну, не задумываясь ни на секунду… Спокойствие – не настоящее, конечно, так, его жалкое подобие – постепенно возвращалось к нему. Он молча сидел, вдыхал воздух, наслаждаясь простой, обыденной, банальной тишиной, спокойствием и отсутствием людей… и в этот момент что-то вдруг коснулось его шеи.
Круэль резко дёрнулся в сторону, поперхнувшись собственным криком, и вскочил на ноги.
Перед ним стояла Буа. Девчонка из параллельного класса, изрядно донимавшая в последнее время его своим чрезмерным вниманием. Обычно он только кисло улыбался, получив от нее очередной комплимент, но сегодня что-то как будто перемкнуло у него в голове (шея, не надо было трогать шею), и он яростно заорал:
– Отойди от меня!
Девушка вздрогнула – всем телом, глубоко – и испугано съежилась, сделав полшага назад. Её круглые, как блюдца, глаза увлажнились. Она замерла, растерявшись, совсем не ожидав такой реакции и не зная, как вести себя дальше. Но Круэль вдруг совсем потерял контроль над собой.
– Да отвали ты от меня уже! Ты отстойная и некрасивая! Ты лезешь ко мне, твои жидкие глаза щупают меня каждый день, постоянно. Ты думаешь, мне это приятно? Я чувствую это, и мне противно, понимаешь ты, нет? – он сверлил её взглядом, давил на неё собой всем – сжавшуюся, жалкую, некрасивую и рыхлую, словно выработанная порода. Какая-то часть сознания Круэля вдруг сдавленно пискнула – «зачем ты так?» – но в следующий миг что-то горячее, неуправляемое, агрессивное вновь взяло верх.
Он что-то говорил, говорил, слова лились потоком, и даже сам Круэль, казалось, не слышал их. Да и говорил, кажется, их не он, а кто-то другой. Не тот Круэль, которого трепала по жестким волосам мать, сидя возле кроватки. Не тот, что любил поиграть с младшим братом в машинки во дворе – наплевав, что на это скажут «выросшие» из подобных забав ровесники, проходящие мимо. Этот Круэль сейчас в ужасе где-то молчал, спрятавшись, не в силах как-то воспрепятствовать происходящему.
А говорил – кто-то другой, незнакомый мрачный персонаж, до этого сидевший в где-то в карцере его собственного подсознания, за крепким замком. Давно презрительно смотревший на издевательства отчима, покорность матери, незаслуженное благополучие младшего брата, насмешки одноклассников, накапливающий и записывающий всё в большую чёрную