ему невозможно: надо ночевать в гостинице, где его будут поджидать знакомые.
– Так, значить, ты меня не любишь? – сказала она, приглаживая кудри своего гостя.
– Люблю, но сейчас не могу.
– Тогда я сердиться буду.
– Ну, хорошо, мы помиримся, если три раза поцелуешь меня.
– С уговором, ночевать приходить?..
– Приду, только поцелуй.
Татьяна Мироновна его поцеловала. В этот момент в дверях появился Лукич и крикнул:
– Жена, на всё ведь и честь надо знать!
– Да, я, Степан Лукич, кажись, ничего такого…
– То-то ничего, смотри, а то кос не досчитаешься.
«Комедианты», – подумал Чуркин, поднимаясь из-за стола.
– Ну, что, лошадки-то, готовы? – спросил он.
– Пожалуйте садиться.
Разбойник поторопился одеться, поспешил на двор, выглянул за ворота и крикнул Осипу:
– Будь готов, едем.
Каторжник ввалился на двор и притворился, как шепнул ему атаман, охмелевшим.
– Ну, вот и хорошо, что подоспел, – заметив Осипа, сказал виночерпий, усаживаясь на козлы.
– Это, значит, и нам нужно вваливаться, – обращаясь к Лукичу, проговорил каторжник.
– Садитесь проворнее, вишь, лошади-то не стоят, Татьяна, отворяй ворота! – крикнул виночерпий жене, стоявшей на крыльце.
Та исполнила приказание, лошади выдвинулись на улицу, выровнялись и по крику своего хозяина: «Эй, вы, милые, грабят!» – ринулись как стрела вперёд.
– Каковы лошадки-то, атаман? – шепнул на ухо своему соседу каторжник.
– Лихие, лучше тех, которые достались нам от ребят Калистратыча, – ответил тот.
Промчавшись по нескольким улицам и переулкам, Лукич сдержал коней и, обратившись к седокам, спросил:
– Куда теперь прикажете?
– Все равно, куда хотите.
– К мамзелям, что ли?
– К ним опосля можно, в трактир бы заехать надо, подбодриться малость.
– Можно, – подбирая вожжи, гаркнул виночерпий, и через несколько минут парочка остановилась у заведения ресторации.
– Что ж здесь делать будем?
– Лиссабончику по стаканчику царапнем и опять в дорогу, – ответил Лукич, слезая с козёл.
– Лошадок-то одних нельзя оставлять, – сказал Чуркин, – товарищ мой их покараулит.
– Ну, пусть его посидит, – отвечал Лукич.
Пошли в трактир, спросили бутылочку Елисеевского лиссабончику, выпили по стаканчику и велели вынести квасной стакан водки Осипу, которого Чуркин называл Спиридоном.
– Не слыхали ли, купцы, где пожар был, в набат сейчас били? – спросил буфетчик.
– Нет, не знаем, – отвечали те.
– Зарево большое было, – добавил тот.
– В ресторацию забрёл какой-то обыватель и рассказал где случился пожар.
– Не побывать ли и нам туда? Поглядим, что сгорело, – предложил Чуркин.
– Долетим, долго ли нам? Рукой подать.
– А знаешь ли дорогу туда?
– Вот тебе и раз, здешнему жителю, да не знать. Разопьём бутылочку и марш, – наливая в стаканы жидкость, ораторствовал кабатчик и вместо того,