карась твоего отца от погибели спас в новгородской земле. Ты ему в ноги кланялся, князь сыскной, за спасение родителя, ась?
– Прости Царь, – замямлил смущённый Василий, – не кланялся я Лихому. Да теперь… поздно уж… Гм, батюшка давно покойник.
– Садись, Василий. И ты присаживайся, Матвей Иванович.
Главы Посольского и Сыскного приказов сели на свои места.
– Выходит: никому не по душе моя царская воля в таком вопросе?
Руку поднял боярин Гаврила Ильич Волынов, глава Пропечатного приказа – родственник Милосельских. Царь кивнул головой в согласии – вставай. Волынов откашлялся в кулак и поднялся с места.
– А я так скажу, великий Государь: небеса к земле не обрушаться коли ты воложанского карася за шведо-литовский стол посадишь. Дела государевы красны стараниями и успехами, а не знатностью рода.
– Садись, Гаврила Ильич… – покачал головой кесарь.
Глава Пропечатного приказа уселся на лавку. “Да куда ты лезешь, сродственничек Гаврило”, – дёрнул бровью Василий Милосельский.
– Ещё будут заступники за Лихого? – вопросил Государь.
В душных стенах Думной Палаты воцарилась тишина… Почти все бояре хмурили чела; некоторые: спесиво шевелили солёными от пота губами, но никто из них не задирал руки ввысь.
– Тогда ты скажи, сват Романовский, – Государь обернул голову на левую сторону. – Главе Боярского Совета – последнее слово.
Высокий и дородный первый вельможа встал с резного стула.
– Яков Данилович – светлая голова, правда то, толковый парень. Да он и не парень уже – взрослый муж. Прости, Государь, но я поддержу основную массу боярства по такому вопросу. Дело не только в славных традициях и святых устоях, заложенных нашими пра́отцами. С таким отношением к собственной личности Лихому будет несладко трудиться в Посольском приказе.
Самодержец задумался над словами первого вельможи, устремив взор в дальний угол Думной Палаты.
– И-о-ы-ы-ы, – раздался рык из глотки Андрея Белозерского.
Боярин приподнял жирное тело с лавки (без дозволения Государя – дерзость), склонился вперёд и с шумом выпустил изо рта на дубовый пол желтоватую вонючую кашицу. Горлатная шапка знатного боярина упала на мерзкую лужицу – благородная блевотина слегка измарала шкуру чернобурой лисицы. Соседи сморщили носы и, одёргивая полы кафтанов, стали жаться друг к дружке, семеня задами по лавке прочь от осевшего коленями на пол знатного жиробаса.
Государь жахнул кулаком по подлокотнику кресла-трона.
– Белозерский, пёс брыдлый! Я тебе два раза́ молвил, так или нет, сдергоу́мок ты презренный: не жрать пред заседанием Совета!
Входная дверь скрипнула и внутрь помещения просунулась голова стрельца-рынды в белоснежном кафтане: что за беспорядок? Государь вскочил с кресла-трона и резвым шагом поспешил ко входной двери.
– Кличьте баб живо – полы подтереть! Конец заседанию: знатный боярин опять изблевался.
Кесарь залетел в проём двери и выскочил из душного помещения Думной