концом.
Царёв стольник навострил худородные уши.
– Прости меня, Яков Данилович.
Визитёру вздумалось, что он ослышался: Государь просил у него, худородного дворянина… прощения.
– Затея моя с переводом тебя в Посольский приказ… сорвалась.
У стольника похолодело в чреве, а к горлу подступил вострый ком. Самодержец слегка склонил голову набекрень.
– Твой Государь – духом слабый. Прости сынку… отца своего.
Яков Лихой хотел зарыдать в голос, но после новгородского похода он во веки веков разучился плакать…
– Ступай, Яков Данилович. Храни тебя Бог.
– Разумный да разумеет. Прощай, великий Царь.
“И всё-таки – на жратве…”
Бывший опричник обмякшими ногами поплёлся к дверям. За всё время высокой аудиенции, Государь ни разу не обернулся благородным лицом к худородному визитёру…
Шведо-литовский стол, посланник, думный дворянин, окольничий. В уголок разума пробрался нагловатый рыжий котяра, он вытянул хвост трубой и помочился на светлые надежды молодого царедворца. Резкий вонючий запах. Брысь, шалава! Мау!
Подрезали крыла кречету…
Ныне стольник Яков Лихой ночевал в Детинце… Трудился он и весь следующий день: нарезал длинным ножом мясо птицы, разливал вино из больших липовых бочек по золочёным кувшинам, подносил знати разрисованные блюда со снедью. Яков Данилович подметил, что бояре ныне глядят на него по-особому, словно узрели синеглазого стольника в первый раз в стенах трапезной палаты. Лихой спал в Царском Дворце крайнюю ночь перед двумя днями положенного роздыха. Точнее – не спал вовсе…
К вечеру следующего дня к высоченным дубовым воротам Детинца прибыли холопы на кониках: сопровождать хозяина до поместья, что разместилось на окраине Стольного града – за Даниловой слободой. Троца путников, по обычаю, заночевала в корчме на Курском тракте. Хозяин – в дворянской горнице, стоимость – полтина серебром. Холопы хранили прибыток барина и в тёплую пору ночевали на сене, в конюшне корчмы. Пробудившись единым моментом с восходом жёлтого светила, путешественники резво добрались до родимых пенатов. Спешившись с воронка, Яков Лихой отдал поводья подоспевшему холопу и направился на задний двор. Худородный дворянин замер неподалёку от изгороди и стал пожирать васильковыми очами изогнутые прутья – дар дерева ветлы́. Плетень был сотворён на славу: загоро́да с человеческий рост огибала неровным квадратусом всю территорию хором.
Яков Данилович Лихой порывистыми движениями снял с кафтана подпоясок из телячьей кожи. Потом стольник вынул из ножен подарок тестя Сидякина – кривую персидскую саблю-шамшир. Мах левой руки – подпоясок упал на землю. Рядом топала дворовая баба Устинья Быкова, она тащила в руках бадью с ключевой водой. Холопка остановилась перед хозяином, поставила кадку на землю и склонилась в поклоне. Устинья разогнула хребет и со вниманием посмотрела на барина. Яков Данилович буравил взором плетень и глубоко