молвила Лукерья.
Из-за угла вышел высокий и статный красавец – молодой князь и хозяин поместья. Никита Васильевич нарядился натуральным гоголем: в алую шёлковую рубаху, будто на игрище собирался.
– Ой, барин, – девка склонилась в поклоне.
Лукерья натянула платок на голову и хотела прошмыгнуть мышкой далее по тропе: в подклёт, почивать, от грехов прочь.
– Стой, – Никита прервал путь девы властным движением руки.
Холопка маненечко напряглась.
– Прощенья прошу, барин. Корзина большущая, только управилась.
– Сыми косынку – так лучше.
Лукерья захлопала в непонимании длинными ресницами.
– Сымай. Ну чего ты, не пужайся.
Крестьянка-красуха стянула платок: на рамена́ обрушились светлым потоком густые пшеничные локоны.
– Грешно, барин, простоволосой мне…
– Грех – не орех, девка. А сдавишь с усердием – и он расколется, – с добродушной улыбкой произнёс Никита Васильевич.
Лукерья Звонкая – не маленькая девчушка, деваха на выданье, и не самая великая дура крестьянского племени. Она разумела: куда и к чему, порой, оно всё котится…
– Барин, Никита Васильевич, не шали, – взмолилась крестьянка, – меня скоро сватают…
– Ты чегось, глупая, – со всей серьёзностью произнёс князь Никита, щеголяя крестьянским говором. – Я не обижу тебя, не тревожься.
Лукерья девичьим нутром почуяла: не обманывает, не обидит меня. “А почто прижал к стеночке, что баран овечку?”
Глава Опричнины вынул из кармана штанов украшение – ожерелье из драконита. Ядовито-красные камни переливались неземным светом в вечернем сумраке. Нежный месяц юнец – травень, перевалил за серёдку; пришли первые по-настоящему тёплые дни, темнело поздно, ночами на тёмно-павлиньем полотне безоблачных небес искрились диамантовыми бликами россыпи белоснежных звёзд-пересмешниц…
– Бери, это тебе, гостинец…
– Чегой-то, барин?
– Дракони́т – камень заморский, из океанской пучины добыт…
Девица ни пса не сразумела, чего ей такого наплёл хозяин. Какой-то камень чудной. Лукерья поняла лишь единое: молодой барин молвил про что-то зело богатое и редкостное.
– Ну… бери. Чего насупонилась, пыня смарагдоглазая.
Лукерья взяла в руку дар…
С той поры и закрутилась любовь князя Никиты Милосельского и его холопки. Барин караулил девку в закоулках поместья тёмными вечерами, пожирал голубыми очами её знойные телеса, томно дышал грудью… А в самом начале месяца ли́пня, молодой князь прижал девушку к стеночке овина и с упоением поцеловал в сочные уста. Холопка Лукерья недолго противилась напору такого благородного жеребца. Она и сама подавно прельстилась: и греческим профилем красивого лица хозяина, и блеску его плотоядных голубых глазищ, и его томному дыханию. Её шею грело ожерелье из драконита, дивный подарок князя, и, возможно, украшение тоже нашептало