телесах грузным мешком и явно досаждал ненужной тяжестью.
Душа не поёт, гойды нету, кручина-тоска…
К чему тебе все богатства земли, когда Смерть уже наворачивает круги перед твоей личностью? Темень кромешная…
Кравчий Лихой изучал расстановку фигур на шахматной доске – его черёд вершить ход. На пальце боярина сверкал диамант – дар Царя. Кесарь рассеянным взором скользнул по благородному камню.
– Тяжко мне… Яков Данилович, – прошелестел шершавым языком самодержец. – Помру скоро.
– Господь с тобой, Государь.
Боярин сделал ход ладьёй.
– Помнишь, Яша, как как задумал я тебя на шведо-литовский стол усадить – да знатные на дыбы встали… на такую мою затею?
– Помню, Государь…
– Не захотели они, псы горделивые, рядом сидеть… с худородным выскочкой. Скудоумы чуяли: резвый разумом карась воложанский в два присеста уделает их на государевой стезе. Обзавидовались жабы…
Красивое лицо боярина-выскочки слегка помрачнело.
– Дела былые, к чему это поминать, Государь.
– В тебе тож… гордыня роится, Яшка. Я сердцем чую. Тот случай – заноза в душе твоей.
Боярин усилием воли сделал вид, что слова Государя его совсем не растревожили.
– Что ты, отец родный? Я тебе по гроб жизни обязан. Ты меня из дерьма вытащил и на почётную должность определил. Боярское звание даровал.
– Кормить царя – большое дело, свой человек нужен… которому веришь. Потому я тебя и поставил кравчим. Только не твоего разума эти заботы: столом управлять да жратву проверять на предмет отравы.
Государь негромко откашлялся и продолжил речь:
– Вот помру я и погонят тебя… знатные со Двора. И должности не дадут. Ноги об тебя вытрут. С голоду не подохнешь – холопы прокормят. Только государевой службы тебе… не видать.
С трудом закончив длинную речь, самодержец последним усилием воли сделал ход пешицей и с облегчением откинул спину. Совершенно очевидно, что Царь свершил ход не думая… просто сходил, потому что при шахматной баталии нужно вершить ходы.
– Я уже не жилец, дрючок хворобный. Воли до жизни нету. Хоть и люблю тебя, что сынка, но более я тебе… не заступник и не благодетель. Осточертело всё… Сам разумей, как далее проживать, боярин.
Яков Лихой уверенным движением руки сделал ход конем.
– Мат, Государь. Прости меня, Христа ради, за такую мою дерзость великую.
Победа в баталии осталась за молодостью. Разумный да разумеет.
– Ходи прочь, Яшка, – с трудом прошелестел языком Государь. – Постельчего кличь, Игорёшку. Пущай взвар тащит. Худо мне.
Царёв кравчий жеребцом выскочил из Царской Палаты, а к вечеру, он уже расхаживал по уютной угловой светёлке родных хором. У окна стояла Марфа Лихая. Боярыня-орлица теребила пальцами смарагдовое ожерелье.
– У Государя сегодня был. При смерти он… совсем хворый. Кесарь скончается – и мои дни при Дворе закончатся.
– Кого