рук? Имеет ли первостатейное значение знатность рода при учреждении списка соискателей на царский Трон? Какая сила является ручателем избрания, утверждения и воцарения следующего самодержца? На первый взгляд – разумеется Опричнина. Но Опричное войско возглавлял ныне Никита Васильевич Милосельский, князь молодой и дерзкий, самый знатный из всей русской знати. Представить, что сей тщеславный вожак воронов со смирением признает поражение и покорно поцелует крест какому-либо боярину было совершенно невозможно.
Словом, последние месяцы в головах российской знати, словно в заквасной водичке, гуляло тревожное брожение умов, разнообразных мыслишек и даже дерзновенных помыслов… А случай того, что в своем указе пока ещё живой Государь ни словом не обмолвился о prioritas знатности рода при избрании нового Великого Князя, открывал путь к Всероссийскому Престолу ещё одному всемогучему клану – семейству братьев Калгановых.
Калгановы уступали по знатности многим боярским фамилиям, но имели весомое преимущество в ином положении: старший и средний братья возглавляли ныне важнейшие ведомства Русского Царства (Посольский и Торговый приказы). Фёдор Калганов не без труда, но таки освоился на прибыльной должности и крутил да вертел, как хотел, всей денежкой государевой. А желал Фёдор Иванович много богатства и уже много чего сделал для того, чтобы его соизволение стало реальностью. В последние два года старший Калганов-псина и вовсе словно с цепи сорвался: Государь забросил дела из-за болезни, и Фёдор Иванович резко повысил ставки по податям. С иноземными купцами он не желал баловать, а вот с посадской черни Калганов принялся драть в пять шкур. Глава Торгового приказа обложил огромными податями и богатый Великий Новгород. Михаил Романовский много раз уже ставил вопрос в Боярском Совете о бесноватом поведении Фёдора Калганова, но его воля постоянно натыкалась на сопротивление значительной массы знати Собрания. Романовский подозревал Фёдора Ивановича в сговоре с боярами, но без самодержца его руки оказались повязанными в разрешении этого сложного вопроса.
Брат Матвей также упреждал Фёдора: “…не шути с новгородцами столь бессовестно. Помни – они своевольное семя…”
У Никиты Милосельского за всё время службы главой Опричнины имелось лишь единственное дело, достойное внимания. Два года тому назад на его стол попал пергамент. Добрый дворянин донёс на тверского воеводу Копытина, мол: сносится с Литвой, взял от них золотишка. Боярина Копытина мигом доставили из тверской земли в Стольный Град – на Опричный Двор. Дьяки начали розыск по делу о государевой измене. Попервой Копытин полежал на дыбе, но в измене не сознался. Затем кромешники свели его в особую темницу, где на потолке покачивались ржавые вострые крюки, прикреплённые к верёвкам.
– Молчать будешь – вздёрнем за рёбрышки, – обещался опричный дьяк.
Преподлый Копытин упал на колени и сознался: “…каюсь, есть грех за душой, взял золотишка от лукавых…” Бумага