левой руки вве-е-ерх, когда произнёс – “четыре месяца”. Затем дьяк швырнул стопку бумаг обратно на стол и продолжил допрос:
– Ты вчерась животинушкой не страдал, кравчий?
– Не страдал.
– А чего это ты, придворный боярин, – дознаватель понизил голос и склонился чуть вперёд, – уху не стал пробовать, ась? Ты у нас кравчий али баба хозяйственная?
– Рот подшей, гнида. Природного дворянина – бабой прозвал!
– Угум, толечко лаешься, а по делу – ни пса не молвишь.
Палёный встал с места, хрустнул пальцами и виновато улыбнулся.
– Ну, Яков Данилович, не взыщи. Видит Бог, не хотел я того, но… вынуждаешь.
“Про что он? Меня, боярина, царёва любимца – пытать?!”
– Амосов!
В пытошное помещение, согнув широченный хребет, вошёл дюжий ярыжка в тёмно-синем кафтане и прикрыл за собой дверцу.
Часть 2. Глава 5. Пункт – два, артикул – пятый
В пытошное помещение, согнув широченный хребет, вошёл дюжий ярыжка в тёмно-синем кафтане и прикрыл за собой дверцу.
– Действуй, детина. С Богом.
Случилось то, чего так страшился придворный боярин: дюжий ярыга без церемоний поволок кравчего в угол темницы к специальному устройству. Бывший воин Опричного войска пытался сопротивляться, но с повязанными за спиной руками это выглядело несколько смешно.
Ярыга споро перевязал кисти арестанта узлом бечёвы, свисающей с потолка жирной змеюкой. Потом служивый резко крутанул ворот, и природный дворянин воспарил ввысь, подрагивая ногами и капканом сжав зубы от резкой боли в суставах.
– Архангел Михаил, будьте любезны! – ухмыльнулся дьяк.
– М-м-м… э-э-у-м-м-м…
– Тяни его, тяни.
Боль усилилась, но бывший воитель Опричного войска не желал сдаваться. Лихой скорее был готов расколоть зубы в мелкие крошки, чем порадовать мучителя криком. Однако каждому терпению есть предел. Вот и придворный боярин не сдюжил пытки и, наконец, истошно заорал от резкой боли в суставах.
– Запел кочетом, Яков Данилович! – захлопал в ладоши коварный дьяк. – Сие еси – первое блюдо, кравчий. Для прогреву желудка. Вскоре подам второе, с подливицей. Посмотрим, как там закудахтешь.
Дворянин прекратил стонать, собрал внутри себя последние силы и выкрикнул дьяку заветный спасительный довод:
– Али не ведаешь ты, псина сыскная, что я в любимцах у Государя! Доберусь до Отца – слово. А потом вам… кишки на шее стяну!
Ярыга Амосов бросил косой взор на дьяка – незадача… Макарий Палёный звонко хлопнул в ладоши.
– Будет ему пристрастия, опускай.
Амосов слишком поспешно крутанул ворот, и арестант пребольно бухнулся ногами на каменный пол, а потом рухнул ниц телом…
Телесные боли – ерундятина, шелуха. Когда душа взвоет – край…
К вечеру боярыня Лихая заперлась в тесной каморе и велела тиу́ну Авдею Касьяновичу встать у входа на страже и никого не пускать в подвальное хозяйство. К подклёту подошла дворовая баба Аграфена – зело дородная титёшница. Холопка