заговоры, сговоры…
“Пойду в лесок – не заблужуся. Пойду на суд – не засужуся. Пойду летать – долечу. Огонёчки-дружочки. Один, два, три, четыре, пять. Айда летать! Воспарите, воспарите. Выздоровление несите. Пусть они передо мной торчат: заседатели, свидетели, правители. Свидетели – овцы, а я перед ними – серый волчара. Пол – молчать. Ша! Потолок – молчать. Ша! Балка-ма́тица – перемалчивайся! Ша! Ни хитрейшему мудрецу, ни глупейшему глупцу не перекумекать меня, не обьегорить. Кто мне горе сделает – тому рогатину в горло. Кто на меня лихо затевает – тому нож в грудину. На! Рогатиной деру, ножом колю, сомкну замком, прищёлкну языком. Ключи – в море-окиян. Кто ключи со дна достанет – тот меня мудрее станет. Полетели, полетели, свиристели, свиристели…”
Боярина Лихого перевели в другую темницу: небольшое тесное помещение с каменными полами и стенами, с маленьким оконцем у потолка, с табуретом и столиком. Сам арестант лежал сейчас на лавке. Боярину вернули его верхнюю одежду: красный кафтан-охабень и алый кушак. Без них на дощатой лавке лежать было бы совсем тяжко. Яков Лихой из кафтана сделал постель, а кушак свернул калачиком – вышла славная подушка. Потревоженные суставы стенали зудящей болью. Но бывший боец Опричного войска сразумел: два-три дня и страдания кончатся. Пытка оказалась слишком кратковременной. Мучали скорее для острастки. На ве́черю сыскной страж притащил славную пищу: курятина с пшённой кашей, ломоть ржаного хлеба, гороховую похлёбку, вкусный травяной взвар. Ярыги будто замаливали грехи перед царёвым любимцем. Арестант три раза за вечер требовал воды – страж тотчас тянул ему кружку со свежей ключевой водой сквозь крохотное оконце двери. Выйти по нужде – сразу выпускали. В соседней каморе всегда стоял чистый горшок.
“Из полымя в студёную воду меня окунаете, кузнецы преподлые…” Яков Данилович стал припоминать недавние события: гвалт на кухне, котёнок, стольник Новожилов. “Какой-то тать подкинул в уху зелья – не иначе. Чего-то ещё было, припоминай…” Боярина осенило: “Малиновый кафтан мелькнул на царёвой кухне во время той кутерьмы! Дворцовый подьячий свершил подлость – явно! У Куркина… завелась в хозяйстве лукавая крыса. А может… сам Глебушка затеял супротив меня гадость?” Нет, что-то тут никак не сходилось. Глеб Ростиславович Куркин, единый вельможа из всего боярского племени, с кем у кравчего Лихого имелись добрые отношения.
“Какой резонт ему делать мне гадость? Государь при смерти, суета за Трон зачинается. А мож… есть выгода Глебушке подличать. Влился в чью-либо стаю… замышляют чего-то…”
Проклятые темницы Сыскного приказа. Месяц травень на исходе. Наступили жаркие дни. Днём в каменных стенах сего острога копился спёртый зной, тяжко дышалось. А ночью телеса одолевал колкий холод: камни остыли и посасывали тепло из потревоженного пыткой тела. Яков Данилович заворочался и с трудом сменил положение, развернувшись на лавке лицом к стене. Арестант будто провалился в сон, а может и в полузабытье. Тело слегка сотрясал бодливый озноб…
Через маленькое оконце внутрь темницы проникли блёклые струи зеленоватого оттенка. Смарагдовые нити покружили малость времени по тесному помещению